Основные произведения Бобрышева Н.А.

МБУ ЦБС Прокопьевского муниципального района

 

Основные произведения Бобрышева Н.А.

 

1.   ПАРТИЗАНКА РИВА

Теплая встреча состоялась с Героем Советского Союза Е. Г. Мазаник - одной из активнейших минских подпольщиц. Героиня подарила делегации свою книгу «Возмездие», в которой подробно поведала чита­телям о том, как партизанская мина, заложенная ею, подорвала наместника Гитлера в Белоруссии Вильгельма фон Кубе. На титульном листе автор написала: «Кузбассовцы! Пусть эта книга напоминает юношам и девушкам о мужественной борьбе минских подпольщиков с немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны».

Я с огромным интересом прочитал «Возмездие» и написал рецен­зию на книгу, которую опубликовали некоторые газеты Белоруссии под названием «Ставка на партизанскую мину». А вскоре между автором книги и рецензентом завязалась переписка. В одном из писем Елена Григорьевна Мазаник написала: «В тылу врага храбро сражалась с фашистами Рива Велитовская. После войны, по слухам, она вышла замуж за демобилизованного сибиряка, и он увез ее в Кузбасс. Тебе как члену Союза журналистов страны мое дружеское поручение: найди ее, напи­ши, а материал вышли мне».

Поручение воспринял как боевой приказ. Начались бесконечные поиски Ривы Велитовской. И вот, ура! Я ее нашел...

На дворе ноябрь. Безлюден в эту пору осеннюю Чумыш. Редкий прохожий завернет на эту улочку, растянувшуюся вдоль реки и назван­ную старожилами Пихтовкой.

На самом краю Пихтовки, высвечиваясь из разлапистых громадных пихт и елей, стоит большой белый дом из кирпича. Здесь, вдали от шос­сейной дороги и деревенских строений, еще безлюднее. Но тишина об­манчива - Верх-Чумыш живет своей жизнью.

Вот раскрылась дверь белого кирпичного дома, и из него выпорхну­ла веселая стайка мальчишек и девчонок. За ними, набросив на плечи легкую пуховую шаль, вышла старушка. Прижавшись к косяку двери, долго смотрела вслед беззаботным ребятишкам, приходившим по­здравить ее, старую «учителку», с праздником Октября. И вспомнилась Риве Ефремовне своя собственная жизнь, полная тревог и лишений.

Родилась в Западной Белоруссии в 1919 году, когда Белоруссия была ареной военных действий - сначала здесь хозяйничали немцы, потом власть перешла к Польше. Голод, безработицу, национальное по­рабощение - все пережили ее родители. Кое-как девчонка окончила гимназию, получила право преподавать в школе. Но все места в учеб­ных заведениях были заняты выходцами из богатых семей, и ей, еврей­ке по национальности, пришлось колесить по городам и селам в поисках работы, куска хлеба. И везде - отказ.

В сентябре 1939 года фашистская Германия напала на Польшу. Красная армия страны Советов взяла под защиту население западных областей Белоруссии и Украины. Рива Велитовская, как и весь народ этих областей, получила возможность свободно определить свою даль­нейшую судьбу. Она стала учительницей немецкого языка в местной школе. Только теперь Рива Ефремовна оценила советскую власть, о ко­торой до этого слышала и читала в «крамольной» литературе.

Но недолго радовались свободной жизни западные белорусы. 22 июня 1941 года в село, где жила и работала молодая учительница, ворвались гитлеровцы. Уже на второй день в доме Велитовских появи­лась группа вооруженных захватчиков.

- Ну, учителка, - брызгая слюной, сказал на ломаном русском язы­ке один из фашистов. - Тут наш солдатен капут, кокнули. Выдавай пар­тизаны.

Рива оробела, стояла как вкопанная. Маленькая ее сестренка Доба забилась в угол и дрожала всем телом.

- Молчат плохо. Говори - хорошо, - повысил голос гитлеровец и вытащил из кобуры наган.

- Я учительница, - сказала Рива по-немецки, - мое дело просве­щать, а не убивать!

- Молчат! - заорал фашист и, размахнувшись, ударил ее рукояткой нагана. Больше Рива ничего не видела и не слышала. Очнулась в луже крови. Все тело ныло от невыносимой боли. В комнате никого не было. Поняла, гитлеровцы ушли и увели с собой Добу.

Напрягая силы, выползла во двор. На улице сновали вооруженные солдаты. То из одного, то из другого дома вытаскивали ее соседей и под охраной направляли в центр села. Вместе со взрослыми, залива­ясь плачем, шли ребятишки, вчерашние ее ученики. Слышались выстре­лы и окрики:

- Шнель, шнель!

Рива огородами пробралась к сельскому Совету, куда сгоняли жи­телей со всего села. Из здания вышел рыжий офицер с повязкой на ру­каве «комендант». Он браво взмахнул белой перчаткой и громко вы­крикнул:

- Вчера вечером убит солдат фюрера. За его смерть ответят смер­тью тридцать ваших. И так будет всегда.

Комендант в сопровождении гитлеровцев и полицаев подошел к столпившимся жителям, и тут же по его указке было отобрано трид­цать человек. Толкая прикладами, их повели к стенам сарая, выстроили в шеренгу. Рива чуть не крикнула. Рядом с учеником четвертого класса она увидела Добу, свою сестру. Та стояла, закусив губу, гордо подняв подбородок. Раздались выстрелы. Риве показалось, а может, так и было, что она услышала голос Добы:

- Отомсти за нас, Рива!

На следующее утро всех жителей опять согнали к сельскому Сове­ту, в котором теперь размещалась комендатура. Мужчин и 16-17-лет­них подростков под конвоем отправили в лагерь, построенный за селом. Женщин взяли на учет, дали ломы и увезли реконструировать шоссей­ную дорогу. Около полусотни девушек тут же посадили на автомашины и повезли к железнодорожной станции. Прошел слух, что поезд с де­вушками пойдет в Германию. Риву и еще таких же, как она, евреек-дев­чат отправили в мужской лагерь: работать на кухне, мыть блоки, наво­дить порядок в туалетах.

Полгода провела за колючей проволокой Рива. Скудный паек, рваная одежда, тяжелый труд... Ежедневно на глазах девушки расстрелива­ли больных, близких ее сердцу односельчан.

На участки, где работали заключенные, пробирались тайком по­сланцы партизанских отрядов. Они приносили медикаменты, продукты, гранаты, пистолеты и прятали в условленном месте. Так рос лагерный запас вооружения, который хранила Рива со своими подругами. Жен­щины не вызывали подозрений, и за ними меньше было догляда со стороны охраны.

В ночь перед Новым 1942 годом никто в лагере не спал. Ждали сиг­нала к действию. И вот в небе вспыхнула ракета. По часовым ударили из трофейных автоматов. Считанные минуты - и за проволокой не оста­лось ни одного человека: уходили в лес к партизанам, изредка огляды­ваясь на охваченные огнем лагерные постройки.

Так в январе 1942 года Рива Велитовская оказалась в партизанском отряде имени Жданова.

Немало славных подвигов совершили партизаны отряда, где воева­ла боец Рива Велитовская. Партизаны истребляли живую силу врага, взрывали мосты, склады, военные и промышленные объекты, фашист­ские штабы, комендатуры. Народные мстители, сражаясь с карателями, брали под защиту население, спасая советских граждан от уничтоже­ния, ограбления и угона на каторжные работы в Германию.

Рива мстила за Добу, за односельчан, погибших в застенках гетто, за свою поруганную Белоруссию.

Как-то ее вызвали в штаб отряда. Разговор был коротким. Надо пробраться в город, уничтожить огневые точки противника. Ранним мартовским утром 1942 года Рива вышла на задание. В плохонькой оде­жонке, с сумочкой за плечами шла она не торопясь, опираясь на палоч­ку. По дороге то и дело ее обгоняли грузовики, груженные доверху ящи­ками. Промчалась машина с немцами.

К вечеру добралась до города. И тут ее остановили полицаи. Потребовали документы. Рива подала документы. Учительнице Велитовской разрешалось навещать свою родную тетку в любое время дня и ночи.

Высокий чернобровый полицай показался Риве знакомым. Она об­ратилась к нему:

- И ты, Владимир Сенько, своим не доверяешь?

Полицай, услышав свое имя, взглянул девушке в глаза, расхохотался.

- Тебя, Рива, и впрямь не узнаешь. Старуха и только... Это моя зна­комая, - сказал он своим напарникам. - Вместе в гимназии учились.

Всю ночь Рива и Владимир просидели в доме, в котором жил при­служник гитлеровцев. Рива не вынесла его хвалебной болтовни и спро­сила напрямик:

- А если наши придут, что тогда скажешь? Сенько замялся:

- Меня не простят. Мои руки в крови.

- Еще не поздно смыть ее. Если хочешь, помогу.

Рива решила действовать напрямую. Рассказала, что она разведчи­ца и может за него замолвить словечко. Но он должен помочь ей выпол­нить задание.

Через двое суток Рива вернулась в отряд. Добытые ею с помощью Владимира сведения о противнике оказались точными. Вскоре парти­заны нанесли удар по противнику. При отходе напали на комендатуру. Среди убитых был Владимир Сенько.

За смелость Риве объявили благодарность. Рива вступила в ком­сомол.

Особенно много работы у партизан было летом и осенью 1943 года. Была развернута операция «Рельсовая война». Летели под откос воин­ские эшелоны, разрушались железные дороги, мосты.

В июне 1944 года осуществлялась операция по освобождению Бе­лоруссии. Перед партизанами стояла задача отвлечь на себя вооруженные силы противника. Перед операцией состоялось собрание, на кото­ром Риву приняли в члены ленинской Коммунистической партии.

И она оправдала доверие. Ее снайперские выстрелы уложили до десятка фашистов. Фронт уходил на Запад. Партизанка Рива Велитов­ская осталась при особом отделе. Она, хорошо знавшая четыре языка, разбирала брошенные фашистами архивы, была членом военного три­бунала. После работала паспортисткой в отделе внутренних дел. Здесь познакомилась с оперативным работником милиции, вышла замуж и сменила свою девичью фамилию на Столярову. Бережно хранит награ­ды, среди которых самая дорогая ее сердцу медаль «Партизану Вели­кой Отечественной войны» первой степени.

Почти полвека назад семья Столяровых приехала в Верх-Чумыш. Сибирь заворожила Риву Ефремовну и Михаила Васильевича. В Кузбас­се они нашли свою вторую родину.

Не так давно Рива Велитовская-Столярова ушла из жизни. Но па­мять о ней живет в сердцах односельчан, у всех, кого она учила и вос­питывала многие годы.

 

2.   ШЕЛКОВЫЙ КИСЕТ

Деревенька с городским именем Индустрия разбросала крестьян­ские подворья по всему склону Тырганского кряжа. Весной, куда ни кинь взгляд, всюду белеют, краснеют, зеленеют вокруг дворов лесные по­садки.

Цвела вишня, белым пуховым одеянием покрыли себя мощные кро­ны черемух. У некоторых домов стояли, упираясь в небо, свечками топо­ля и развесистые, с сережками, белоствольные шукшинские невесты-березки. Красотища! А воздух! Ни один Кисловодск не сравнится с этим индустринским уголком сибирского рая. Стоишь, вдыхаешь всей грудью медовый запах цветов и парного молока и никак не надышишься после прокопьевской шахтерской гари.

На окраине села неприметный аккуратный домик со скворечником под навесом крыши. Пищат птенчики, их заботливые родители напере­гонки тащат в свое тесное жилище мохнатых гусениц и дождевых червя­ков. У забора, притулясь всем телом к штакетнику, попыхивает самоса­дом деревенский мужичок. Мне, как заядлому курилке, враз захотелось вкусить прелести домашней «примы».

- Закурить не найдется? - спрашиваю у него, а сам уже лезу в кар­ман за зажигалкой.

- Пока этим не бедствуем. Дыми, если не дорожишь здоровьем...

- Ну вы-то курите и ничего. Вон какие кулачища! Быка свалят одним ударом.

- Э-э! - протянул мужик с усмешкой. - Я вот уже полвека с гаком сосу эту гадость. К тому же я кузнец. Привык вдыхать «дым Отече­ства»...

Он покопался в карманах и передал мне изрядно потрепанный ки­сет и... Держу в руках вещичку, а губы сами собой шепчут слова, выши­тые на атласном лоскутке: «Самому храброму бойцу».

- Кисет фронтовой, - говорит мужик, а я вспоминаю полузабытые чьи-то стихи:

Кисет на фронте

у солдата,

Всегда в чести, всегда

удел

И день, и ночь.

И вот

расплата:

Он выцвел, точно поседел.

Бывало, он ходил по кругу,

В карманах терся,

был в пыли.

Солдаты видели в нем

друга,

Оберегали, как могли...

- Кто это вам его так расписал?

- Э! - протянул хозяин расписного кисета. - Это уже история!

До третьих петухов просидел я тогда у деревенского кузнеца Алек­сея Степановича. И вот что узнал из рассказов супругов Спиркиных...

В летопись Кузбасса золотыми буквами вписана дата «26 декабря 1930 года». В этот, теперь уже исторический день беловские металлур­ги отлили первую плитку цинка. Вступал в действие Беловский цинко­вый завод - первенец цветной металлургии Сибири. Вагоны с ценным грузом чередой пошли на Запад и Восток страны.

Весть о нападении фашистской Германии на СССР не убавила тем­пов ударного труда рабочих предприятия. Как и до войны, не перестава­ли дымить трубы цинкового завода, протяжным басом гудел заводской гудок, скликая металлургов на смену. Только вот в грозном 41-м замет­но поредела колонна идущих ранним утром к проходной. Да и состояла она теперь в основном из стариков, женщин, подростков. Мужчин, пар­ней - не увидишь. Все ушли бить фрицев.

В один из осенних дней в отдел кадров вошла щупленькая, лет семнадцати-восемнадцати девушка и выложила на стол бумажку, удосто­веренную комсомольским штемпелем. В ней значилось, что Анна Тулаева, продавец продуктового магазина, направляется учеником сталева­ра. Кадровичка, уже в годах женщина, сквозь очки с удивлением взгля­нула на вошедшую: «Надо же! От добра добро ищет. Вот люди пошли!»

В механическом цехе Анну встретили такие же, как она, девчата. В не по размеру сшитых брезентовых брюках и куртках, огромных рези­новых сапогах, жестких рукавицах, они походили на пришельцев с дале­кой планеты. Зато как работали! Раскаленный металл, как по мановению волшебной палочки, быстро заполнял формы, тысячи огненных искр разлетались вокруг и впивались, случалось, в лица, прожигали спецов­ку. Тяжело, конечно, приходилось девчатам. Спертый жаркий воздух, едкая пыль, двенадцатичасовой рабочий день. Нет, не спасовала Анна Тулаева, не испугалась трудностей. К тому же звала ее комсомольская совесть, народный призыв: «Все для разгрома немецко-фашистских за­хватчиков!» А вскоре стала первоклассным сталеваром, настоящим бойцом трудового фронта.

Как-то прослышали девчата, что на заводе собирают подарки для воинов Красной армии, стоящих насмерть под Москвой, Ленинградом, у стен Сталинграда. Как муравьи, несли люди в свои цехи платочки, но­ски, вязаные рукавицы с двумя пальцами, узелки с махоркой. Всю ночь просидела Анна, готовя на передовую гостинец. Все умение, всю душу вложила она в рукотворное изделие из атласной материи. Подруги, за­видев кисет с вышивкой «Самому храброму бойцу», ахнули:

- Вот это да! Вот это подарочек!

- Быть тебе, Анна, женой этого «самого храброго бойца».

А через день-другой вагон с дарами беловчан уходил на Запад, на фронт, на передовую...

Синяя дымка окутала заболоченную низину. На берегу заросшей камышом речушки затаилась минометная батарея 673-го стрелкового полка. Бойцы сержанта Спиркина в обороне, в любую секунду готовы встретить огнем цепи гитлеровцев. Фашисты не раз пытались на этом участке подавить артиллерией огневые точки русских, форсировать ре­чушку. Но минометчики были начеку. Заметив пехоту противника, они открывали бешеную стрельбу, били наверняка, как говорят, в самое яблочко. Оставляя десятки убитыми и ранеными, враг откатывался на­зад, чтобы, собравшись с силой, вновь атаковать.

Уже рассвело, солнце быстро катилось по небосклону, а немцы будто устроили для себя отдых. Стояла редкая на фронте тишина. Толь­ко откуда-то издалека доносились наигрыши на губной гармошке, да в болотных зарослях передразнивали друг друга коростели.

Но обманчива на передовой тишина. Не успел сержант Спиркин до­курить самокрутку, как рядом с ним взорвался мощный артиллерийскийснаряд. Сержанта подбросило волной, больно кинуло в окоп, где только что стоял под маскировочной сеткой миномет и бойцы строчили весточ­ки домой. Очнулся - ни орудия, ни боевых товарищей, кругом дымилась земля от взрывов. Короткими перебежками добрался до соседней ог­невой точки. И замер. Истекая кровью, в предсмертных муках корчился подносчик мин. Распластавшись, без признаков жизни тут же лежали бойцы этого расчета. А к берегу речушки уже подходили цепи противни­ка. Бросился к уцелевшему миномету. Один за всех: за подносчика, за заряжающего, за наводчика. Выстрел, и мина точно ложится в цель. Враз ожили другие орудия. Фашисты залегли, а затем кинулись назад.

Командир полка, следивший за боем с наблюдательного пункта, после высоко оценит мужество сержанта Спиркина и вручит ему свер­ток. В нем Алексей Спиркин и нашел аккуратно сшитую атласную сумоч­ку, плотно набитую махоркой, с вышивкой «Самому храброму бойцу» и уголок листка из ученической тетради. Прочитал: «Кури на здоровье и бей гадов-фашистов. Аня Тулаева. Белово, цинкзавод».

Как-то вмиг екнуло сердце, пахнуло Сибирью, припомнилось село Индустрия Прокопьевского района, колхоз, где до призыва в армию он работал кузнецом. Выбрав свободную минуту, Алексей засел за ответ­ное письмо незнакомому адресату - Ане Тулаевой с цинкзавода.

Еще почти четыре года дрался сержант Спиркин с фашистами. Был ранен, контужен. Но, подлечившись, снова возвращался в строй артил­леристов. В часы затишья доставал из походного солдатского вещмеш­ка письма от девушки, а писала она часто, читал и перечитывал их, ко­ротко сообщал Анне о себе, о своем фронтовом житье-бытье. И ждал. Ждал почтальона, берег ее кисет и воевал...

...В механическом цехе раздался телефонный звонок. Дежурная вызвала на проходную Анну Григорьевну Тулаеву. Как была в брезенто­вой робе, с закопченным лицом, так и предстала девушка перед стат­ным военным. На его гимнастерке поблескивали орден Красной Звез­ды, медаль «За отвагу» и другие награды.

- Я за тобой. Собирайся в Индустрию, - сказал военный, заверты­вая папироску и бережно придерживая в руках атласный кисет с вышив­кой «Самому храброму бойцу». И Аня поняла: перед ней ее заочный зна­комый - Алексей Степанович Спиркин. Последнее письмо от него, на­писанное из Восточной Пруссии, она получила месяца три-четыре назад. Он сообщал, что по дороге домой заглянет к ней в гости. Сдержал слово фронтовик...

И укатила Анна с Алексеем в Индустрию, даже не взяв полного рас­чета на заводе, укатила навсегда.

- Индустринские девчата, - рассказывала Анна Григорьевна, - встретили тогда меня с завистью и ревностью. Вон какого мужика от­хватила! Но когда узнали, что нас всю войну связывала крепкая дружба, приостыли.

- Приутихли, - добавил Алексей Степанович, поправляя слуховой аппарат, туговат стал на уши - сказалась контузия. - Увидели, что Ан­нушка ни в какой работе деревенским умехам не уступает.

И это так. В семейном архиве Спиркиных я нашел несколько грамот военного и послевоенного времени, которых удостаивалась Анна Гри­горьевна. Вот почетная грамота Беловского горкома партии и гориспол­кома от 26 июля 1943 года. Читаю: «За самоотверженный труд, за вы­пуск наибольшего количества сверхплановой продукции в Сталинский фонд Победы награждается стахановка А. Г. Тулаева». На документе портрет И.В. Сталина, его слова: «Все наши силы на поддержку герои­ческой Красной Армии, нашего Красного Флота. Все силы народа на разгром врага!» По-ударному после войны работал и Алексей Степано­вич. Об этом говорят многие официальные бумаги, медаль «За трудо­вую доблесть».

Супруги Спиркины прожили свою жизнь в любви и согласии. Вырас­тили и воспитали четверых детей. Валерий и Татьяна - инженеры. Нико­лай и Владимир тоже занимают ведущие рабочие места в трудовых коллективах. И когда собираются вместе, непременно вспоминают исто­рию о кисете с вышивкой «Самому храброму бойцу», о том, как благо­даря маленькому атласному мешочку крепкой нитью были связаны пламенные сердца их родителей.

 

3.   ЖУРАВЛИ

Давненько от друга ни строчки,

На почте, видать, канитель.

Или миной прошитые почки

Старика уложили в постель.

Сердце забило тревогу,

Назавтра, лишь рассвело,

Бросаю дела – и в дорогу:

Автобусом еду в село.

Вот деревня, березка у дома,

Скворечник под самую синь.

У сарая на бричке солома,

На грядках - сорняк и полынь.

На крыше труба покосилась,

Пожухла, засохла сирень.

Бадейка совсем развалилась,

Свалился в канаву плетень.

Не слышно мычанья коровы,

И будка собачья пуста.

Топор, молоток и подковы

В луже лежат у куста.

Доскою забито окошко,

Души ни единой окрест.

Только в предбаннике кошка

Жадно мурлычет и ест...

Уходят из жизни солдаты,

Ушел и мой друг-капитан.

Раны тому ль виноваты –

Не скажет войны ветеран.

Прижавшись, стою у березы,

По небу плывут журавли.

И горькие, горькие слезы

Из глаз по щекам потекли.

От стаи вожак отделился,

Облетел деревеньку вокруг.

Не сон мне печальный

приснился –

Не птица была то, а друг.

- Прощай, - закричал я

вдогонку,

Вожак мне крылом помахал.

Стая свернула за горку,

И друга я вновь потерял.

Разбитый домой

возвращался,

Автобус гремел и пылил.

Рюкзак мой по полу

катался:

Я кошку с собой прихватил.

 

4.   Заряд бодрости

Нашу стройбригаду на каждом собрании, на всех производственных совещаниях не в пример другим трудовым коллекти­вам ставили. И планы мы с на­тугой берем, и дисциплина при­храмывает. Бывало, после та­ких мероприятий мы неделями спорили, кто повинен в наших низких показателях. Одни гово­рили, что бригадир пришелся не ко двору, невзлюбило eго на­чальство. Другие всю вину сва­лили на снабженцев: то пиломатериал доставят с опоздани­ем, то забудут подкинуть це­мент. Л плотник Аким Кривола­пов стоял на своем: цемент и доски - ерунда. Бригаде не хва­тает заряда бодрости. Отсюда все беды.

Теперь-то мы все поняли, что прав был плотник Аким. А нача­лись перемены к лучшему с приходом в бригаду пенсионе­ра деда Прохора Ивашкина. В то раннее утро собрались мы, как всегда, на пятиминутку. Бригадир обвол одучим, как дым самосада, взглядом и го­ворит:

- Нот, знакомьтесь! Нового стеколыцика к нам прислали. Может быть, вопросы к нему будут?

- Пусть расскажет свою био­графию, - съехидничал Аким. - Хватит ли у него силенок раму вставить?

Дед лениво поднялся, поло­жил на скамейку мохнатые ва­режки, почесал спину и сказал:

- Биография моя только на­чинается. Семьдесят пять год­ков всего лишь минуло с тех пор, как поп крестил. На силен­ку не обижаюсь. Спросите у моей старухи. Она-то врать не умеет. Да и соседка, бабка Авдоха, подтвердит.

Строители оживились, рас­хохотались. По душе им при­шелся ответ новичка. «Во дед дает!» - воскликнул Аким Кри­волапый. С пятиминутки бригада уходила с веселым настро­ением. Впервые за многие ме­сяцы эта рабочая смена про­шла как-то незаметно. А когда бригадир подвел итоги трудо­вою дня, ахнул: на 120 процен­тов норму выработали!

Назавтра снабженцы «забы­ли» подвезти нам гвозди. Си­дим, захлебываемся от безде­лья сигаретным дымом. На душе кошки скребут. На чем свет стоит ругаем начальство от низа до самого Кремля. От­куда ни возьмись - дед Прохор. Присел, молча кашлянул в ку­лак, стащил с ноги пим, снял шерстяной чулок и беленьким, расшитым носовым платком начал большой палец ноги вы­тирать. Мы разинули рты: но видывали, чтобы носовым платком ноги обихаживали.

- Ты что, старик, рехнулся? - это опять Аким Криволапый со своим вопросом.

- Да вот, - вздохнул дед Про­хор. - Такая уж моя доля горь­кая.

- Расскажи, - посыпалось со всех сторон.

- Э-э! - протянул дед. - В мо­лодости это было. Строили мы в Шарапе колхозный амбар. Я внизу с рамой возился. Алдоха - жених Авдохи (фамилию ужо за­памятовал) - стропила ставил. И надо жо! Уронил топор, раззя­ва. Острый, как бритва! Я не успел голову задрать, как кончик носа и палец ноги дочиста сре­зало этим топором. Да. Запряг­ли Сивку и в больницу меня. А там - как при Чубайсе режим: электричество потухло. А потом хирурги операцию делали и все перепугали: вместо кончика носа палец пришили. А нос на ногу присобачили. С тех пор вот и мучаюсь: как сморкаться, про­стите, так разуваться. А ноготь на носу растет.

Мы еще долго сидели с рази­нутыми ртами. Потом грохну­ли, на всю деревню было слышно, Про гвозди забыли, со сме­хом по рабочим местам разош­лись. Ужо домой давно надо, а нас палкой со стройки не вы­гонишь: и усталость не берет, и даже пивца не хочется. Здорово старик своей шуткой под­бодрил. Верьте - не верьте, но в тот день, несмотря на неразворотливость снабженцев, за­дание выполнили аж на 150 процентов.

На той неделе рано yтром вся наша бригада собралась в кон­торе. И пока бригадир нежился с женушкой, мы пристали к деду Прохору: «Расскажи да расскажи что-нибудь интересненькое из своей биографии». Старик по привычке почесал спину и говорит:

- Если так, то слушайте. У меня вся жизнь не нитками мулине соткана, а интересными случа­ями. При Хрущеве это было. Меня, молодого аграрника-куку­рузовода, пригласили в Москву на выставку достижений народ­ного хозяйства. Наехало нас туда видимо-невидимо со всего Союза. Откуда-то из-под Куба­ни приехала на выставку свинья. Да. Настоящая хавронья. Ходит эта животина по картинной гaлерее, поглядывает на изделия молодых, как я, «художников» и морщит свое свиное рыло. Меж­ду полотнами стояло зеркало. Хрюшка остановилась пород этим трюмо и задумалась. «Единственная хорошая картина», -наконец признала она и, задрав хвостик, ушла с выставки.

Mы расхохотались, а дед Прохор, воодушевленный на­шим веселым настроением, продолжал:

- У бабки Авдохи (моя самая любимая из всех бабок дерев­ни) есть курятник. В нем содержится полсотни кур-несушок и пять молодых петушков. И вот один из них подал заявление в музыкальную школу. Бабка Авдоха спрашивает будущего уче­ного музыканта: «Зачем тебе еще и учиться? Ведь ты и так поешь не хуже Киркорова». «Я сам это знаю, - отвечает пету­шок. - Но курицы требуют дип­лома».

Хохот стоял до прихода бри­гадира, Так и пошло. Еще раннее-прераннее утро, а вся бригада - на стройучастке. Все спешат деда послушать. Опозданий как не бывало. Прознали про прибаутки ста­рика снабженцы, тоже чуть свет - к нам в бригаду. Уразумели, что шутка - минутка, а заряжает на час. А активист Федор Афонин плакат на са­мом видном мосте пристроил: «Смех укрепляет здоровье лучше, чем масло коровье!» Вчера администрация строй­ки подвела итоги соревнования за достойную встречу Дня сме­ха - 1 апреля. Наш коллектив первое место отхватил. Пре­мию начислили. Прав был Аким Криволапов. Сейчас в бригаде царит здоровый дух. А душой заряда бодрости, как всегда, является семидесятилетний пенсионер Прохор Иваш­кин. Недаром местные руково­дители решили направить его после праздника в отстающий цех животноводства. Расста­ваться со стариком но хочет­ся. Ведь он сделал нашу строительную бригаду дружной, ра­ботоспособной.

 

5. «Языки» с выпивкой

НА ИСХОДЕ 1941-го, пер­вого года Великой Отече­ственной войны, разверну­лась кровопролитная битва под Москвой. Обороняясь, паши регулярные воинские части наносили немецко-фа­шистским захватчикам ощу­тимый урон в живой силе и технике, ждали приказа ко­мандования о начале контр­наступления. Готовились пе­рейти от обороны к наступ­лению и войска Юго-Запад­ного фронта, где воевал наш земляк Пётр Колпаков.

Однажды группу развед­чиков вызвали в штаб полка. Разговор был недолгим. По­род тремя бойцами стави­лась задача пробраться в тыл противника и взять сведуще­го в военных долах «языка». На эту операцию отводилось три дня.

Пётр Иванович Колпаков вспоминал: «В тыл врага про­никли в ночь на 30 декабря. Весь следующий день проле­жали под корягой выворочен­ного снарядом дерева в ста метрах от передовых пози­ций гитлеровцев. Стало тем­неть. И тут заметили двух фашистов, идущих к батарее. Они весело болтали. По все­му видать, были подвыпивши­ми. За спиной одного - тер­мос. Другой нёс увесистый рюкзак. Решили брать...

В часть вернулись перед рассветом. Пленных сдали де­журному офицеру. Осматри­вая вещи немцев, комполка, улыбаясь, сказал: «Эти тро­феи возьмите в разведроту».

В термосе оказался навари­стый борщ. В рюкзаке нашли несколько бутылок спирта, мясные консервы и другую провизию. И тут кто-то из боевых товарищей выкрикнул:

- Братцы! Да сегодня же Новый, 1942-й, год.

Как по мановению волшеб­ной палочки, на бруствере окопа оказалась веточка со­сны, украшенная гильзами. Выпили за удачный рейд в тыл врага, за питательный ужин, доставленный на нашу пере­довую из логова гитлеровцев. С немецкой стороны ещё дол­го доносились пушечные вы­стрелы. Фашисты беснова­лись, не дождавшись своих снабженцев.

Прославленный разведчик, Герой Советского Союза П. И. Колпаков завершил боевой путь в Берлине. В его наградных листах значится, что за время Великой Отечественной войны он уничтожил более 300 гитлеровцев, взял в плен несколько фашистских солдат, семь офи­церов и генерала. Последние дни жизни работал управляющим Ускатским отделением совхоза «Севский».

 

6. Участник трёх войн

САМЫМ излюбленным мес­том отдыха бурлаковской моло­дёжи была живописная полянка за селом. Там собирались юно­ши и девушки не только порез­виться, развлечься после напря­жённого трудового дня, но и сплясать под гармошку, спеть задорную шуточную частушку, задеть припевками самолюбие парня, который, как говорили девчата, ближе своего носа ни­чего не видит.

Вышла как-то она, Аннушка, в круг, взглянула в сторону вы­сокого стройного юноши и затянула:

- Сколько можно за тобой бе­гать незамеченной...

Частушка, наверное, больно кольнула Василия. Он подошёл к девушке, робко взял за руку и смущаясь тихо протоптал:

-Я тебя провожу. Не возража­ешь?

Вскоре Василий и Аннушка стали мужем и женой. Но недо­лгим было семейное счастье мо­лодой пары Бастрыгиных. Васи­лия призвали в армию. На Даль­нем Востоке, где он служил, было неспокойно. Нередко нашу границу с Маньчжурией, оккупированной Японией, пару-шали самурайские лазутчики. Л 29 июля 1938 года на территорию Советского Союза вторглись японские войска и захватили сопку Безымянную у озера Хасан»

Храбро сражались бойцы Дальневосточной Краснознамённой армии. В боях за сопку Василий Бастрыгин совершил геройский подвиг. Из своей гау­бицы он разбил пушку против­нику и в рукопашной схватке уничтожил до десятка японских солдат.

Однажды вечером в дом Ан­нушки - Анны Игнатьевны - за­шёл почтальон. Взяла дрожащи­ми руками конверт с армейским штемпелем. «Что-то с Васей», - мелькнула мысль. Буквы, напе­чатанные на пишущей машинке, слились в одну строчку. Малопомалу разобрала: «За исключи­тельное мужество и геройство в боях с японскими самураями за высочу «Заозёрную» ваш муж Бастрыгин Василий Фёдорович награжден орденом Боевого Красного Знамени», - сообщало командование Дальневосточной армии.

В первых числах декабря 1939 года герой вернулся в Бурлаки. Не успел по-настоящему, как хотелось, пожить на гражданке - уже через 15 дней после демо­билизации снова надел солдатс­кую шинель. Призвали сражаться с белофиннами. Кадровый боец, имеющий уже навык в боях, был всегда на передовой, на самых ответственных участ­ках войны.

Дождалась Анна Игнатьевна своего Василия и с финской. Пришёл он вовремя. Колхоз рос, развивался. Па полях по­явилась техника, но не хватало механизаторов. По путёвке Бастрыгин прошёл курсы трактористов в СПТУ-2 в по­сёлке Школьном.

Наступил грозный 1941-й. Од­ним из первых бурлаковцев ушёл на защиту Отечества Василий Бастрыгин. Много фрон­товых дорог Великой Отече­ственной прошёл сибиряк. Обо­ронял Сталинград, освобождал Польшу, был в Германии. Сра­жался старший сержант отваж­но, об этом свидетельствуют награды - орден Отечественной войны 2-й степени, орден Крас­ной Звезды, медали «За отвагу», «За оборону Сталинграда» и многие другие.

День Победы над фашистской Германией Василий Егорович встречал в госпитале, вражеская пуля навсегда изувечила левую руку. Вернувшись с Отечествен­ной инвалидом, фронтовик до самого выхода на пенсию по старости трудился в совхозе «Бурлаковский». Какую бы ра­боту ему ни поручали, везде и всегда показывал добросовестность, армейскую исполнитель­ность.

 

7. «Заноза» длиною 28 лет

ПОСЛЕ окончания Великой Отечественной войны жители посёлка Школьного привыкли видеть Владимира Игнатьевича Назарова прихрамывающим, с батожком в руке. И вдруг идёт бывший фронтовик без палочки, широким шагом, с веселой улыбкой на лице.

Это чудо совершил хирург Центральной районной больни­цы Валентин Николаевич Емелькин вместе со своими ассистен­тами. Люди в белых халатах вер­нули ветерану здоровье, поста­вили в строй тружеников, а на намять вручили ему фашистс­кую занозу - осколок от снаря­да, который он проносил в ноге 28 лет.

...Шёл второй год войны. Во­инская часть, в которой слу­жил В.И. Назаров, медленно, но

успешно продвигалась с ожес­точёнными боями на запад. Го­товилась новая наступательная операция. В штабную землян­ку командира полка срочно вызвали 12 самых смелых, про­нырливых, умудрённых опы­том разведчиков. Задание: пробраться в тыл врага, разве­дать огневую мощь немцев, взять «языка». Старшим - Вла­димир Назаров.

Под покровом темноты раз­ведчики перешли линию фрон­та. Незаметно миновали фа­шистский пост. Всю ночь про­вели на огневой позиции гит­леровцев, засекая по вспыш­кам орудия. На рассвете, при­хватив с собой пленного, ста­ли возвращаться к своим. И тут разведчиков обнаружили. Немцы открыли ураганный огонь из миномётов. Укрылись в противотанковом рву.

Как только наступило зати­шье, снова в путь. И туг раздал­ся оглушительный взрыв. Кто-то из бойцов нарвался на мину. Владимира Назарова отбросило ударной волной. Товарищи по­добрали его, всего окровавлен­ного; недвижимого.

Долго лежал в госпитале без сознания отважный разведчик. Шесть сложнейших операций перенёс. Но врачи оказались бессильны извлечь все осколки от вражеской мины. Инвалидом вернулся домой.

- 28 лет проносил в ноге большую фашистскую занозу, - рас­сказывал газетчику Владимир Игнатьевич. - Спасибо нашим сельским врачам и хирургу Ва­лентину Николаевичу Емелькину. Я снова в строю. Бато­жок и осколок храню как па­мять о Великой Отечественной войне.

 

8. Женщинам «Сельской нови»

Прекрасных дней в году немало,

Но женский день светлее всех.

Лучами солнце заиграло,

Всюду шутки, всюду смех.

А мне нерадостно, не спится,

Бедой до боли удручен.

Хотелось женщиной родиться,

А был мальчишкою рожден.

Я, женщины, душою с вами,

Шлю сердечный вам привет.

Вам быть прекраснее с годами –

Такой наказ и мой совет!

 

9. Под Муданьцзяном

Маньчжурия. Сорок пятый. Лето.

Вот-вот сигнал к атаке будет дан.

Под Муданьцзяном дело было это.

Лежу в окопе. Рядом - капитан.

Родом он откуда-то с Алтая.

Душа солдат. Для всех авторитет.

Шрам на лице и голова седая.

Граната - в левой, в правой - пистолет.

Помню: там, еще в учебной роте,

Капитан частенько говорил: -

Вам придется бить врага в пехоте,

Набирайтесь храбрости и сил.

Надо всем прилежнее учиться,

Овладеть секретом ратных дел.

Ведь пехота - всех полей царица.

Где труднее - там ее удел.

Как пригодились нам его заботы.

Знать, не зря он комиссаром был.

Храбрецов-солдат из нашей роты

Сам генерал часами наградил...

Над окопом пронеслась ракета,

И пехота ринулася в бой.

Это было под Муданьцзяном, летом,

Не гвоздикой пахло, а войной.

 

10. На рассвете

Наш окоп покрылся

дымкой.

Ранний час. Бойцы

храпят.

С автоматами

в обнимку

После боя крепко спят.

Им дела былые снятся:

Отчий дом и пашни новь,

Сельский клуб, конечно, танцы

Под гитару иль гармонь.

И невесты - нет секрета.

Но проснись, солдат.

Пора.

В небе вспыхнула

ракета

На рассвете, в пять утра.

Сразу ахнули все пушки,

Ожил ротный пулемет.

И на сопке,

на верхушке

Огрызнулся вражий дот.

Беспрерывно бьют

японцы,

Мины рвутся там и тут!

Дым и гарь. Померкло

солнце,

Но бойцы вперед идут.

Покачнулся Ваня Деев –

Балагур и гармонист.

Пал калтановец Авдеев –

На гражданке

тракторист.

Смерть кругом ряды

косила,

Всюду был кромешный ад.

Нет такой на свете силы

Повернуть солдат

назад.

Вновь «ура». Летит

граната

В амбразуру.

Дот затих... Перекур.

Дымят ребята,

Ну а я пишу вот стих!

 

11. Журавли

Давненько от друга

ни строчки,

На почте, видать, канитель.

Или миною рваные почки

Старика уложили в постель.

Сердце забило тревогу,

Назавтра, лишь рассвело,

Бросаю дела и в дорогу

Автобусом еду в село.

Вот деревня, березка

У дома,

Скворечник под самую

синь.

У сарая на бричке - солома,

На грядках - сорняк

и полынь.

На крыше труба

покосилась,

Пожухла, засохла сирень.

Бадейка совсем

развалилась,

Свалился в канаву плетень.

Не слышно мычанья коровы,

Собачая будка пуста.

Топор, молоток и подковы

В луже лежат у куста.

Доскою забито окошко,

Души ни единой окрест.

Только в предбаннике

кошка.

Жадно мурлычит и ест...

Уходят из жизни солдаты,

Ушел и мой друг-капитан.

Раны тому ль виноваты –

Не скажет войны ветеран.

Прижавшись, стою

у березы,

По небу плывут журавли,

И горькие, горькие слезы

Из глаз по щекам потекли.

От стаи вожак отделился,

Облетел деревеньку

вокруг...

Не сон мне забавный

приснился,

Не птица была - а мой друг. –

Прощай, - закричал я

вдогонку,

Крылами вожак помахал.

Стая свернула за горку,

И друга я враз потерял.

Разбитый домой

возвращался,

Автобус гремел и пылил.

Рюкзак мой по полу

катался:

Я кошку с собой прихватил.

 

12. Баллада о солдате

С сопки Лысой, не смолкая,

Бьет по роте пулемет.

Огонь кучный самурая.

Нам подняться не дает.

Пули - смерти разрывные

Бруствер сверлят земляной.

И проносятся «шальные»

С жутким свистом надо мной.

Рядом Жлудов, Парень бравый,

Из Прокопьевска горняк.

Он солдат уже бывалый –

Мой товарищ, мой земляк.

Отсидеться тихо мог он,

Но не пряча в землю нос.

Он зажал в руке лимонку,

Из окопа - и... пополз.

По-пластунски, прижимаясь,

Метр за метром он берет.

С сопки Лысой, наслаждаясь,

По нему японец бьет.

Цокот пуль по камням справа,

Взрывы слева. Ну, конец!

Но ползет земляк исправно.

- Ай да Яша! Молодец!

Вот за кочку уцепился

Вот уже земляк за пнем.

За кустом каким-то скрылся,

Не видать, хотя и днем.

Пули строчками из дота

Дыбят землю невпопад.

- Приготовься к бою, рота! –

Кто-то крикнул из солдат.

И окоп зашевелился:

- Где же Жлудов?

- Где же он?

В воду канул, растворился.

Провалился, будто сон?

Тут на сопке так рвануло,

Что тебе весенний гром.

Дымом едким затянуло

Враз вершину всю кругом.

Смолкли выстрелы из дота.

Захлебнулся пулемет,

И пошла, пошла пехота

Перебежками вперед.

Бой окончен. Сопка наша.

Алый стяг над головой.

- Вот те на! Смотрите – Яша,

Целый, радостный, живой.

Он сидел, смолил махорку,

По лицу струился пот.

Стала рваной гимнастерка,

Каска - задом наперед.

С шумом, гамом обступили

Пехотинцы храбреца

В руки цепкие схватили

И давай качать бойца...

А назавтра в час рассвета,

Лишь очнувшись ото сна,

Мы увидели ракету:

Снова в бой звала она.

И опять отважно дрался

Из Прокопьевска горняк,

Первым в стан врага ворвался

Мой товарищ, мой земляк.

 

13. Комбат

- За Родину! - и наш комбат,

Свистящих пуль не замечая,

Опять вперед повел солдат,

Чтоб с сопки выбить самураев.

Бежал и я, зажав в руке

Металл горячий автомата,

И видел, как невдалеке

Рванулась мина от комбата...

Над сопкой взвился красный флаг,

С лица стирали пот солдаты.

Враг отступил. Разбит был враг.

Но не было средь нас комбата.

 

Сайт создан по технологии «Конструктор сайтов e-Publish»