| ||||||
|
| |||||
|
Основные произведения Мальцевой Г.В.В жизни нам надо немало Светлой любви и тепла, Если бы молодость знала, Если бы зрелость могла... Я говорю без сомнения: Все познается в сравнении - Холод сменяет жару, Солнце встает поутру, Чтобы закончилась ночь, Тучи до времени прочь Спрячутся и в синий цвет Утро окрасит рассвет. Я говорю без сомнения: Милыми грозы весенние Станут вдруг в солнечный день, Если предательства тень Спрячет под покрывало, Что настоящим стало, Что так нещадно вчера Испепелила жара. Я говорю без сомнения: Сменятся пусть поколения, Сердца познавшие стук, Таинство встреч и разлук. Но муки ада позная, Мы доберемся до рая, Чтобы испить вновь и вновь Ревности боль и любовь.
Как-то утром солнце Лучиком в оконце Постучалось ласково: “Здравствуй, друг хороший!” Выглянув на улицу, Сердцем залюбуешься И проводишь в прошлое Зимние пороши. По весенним улицам Ручейки звенящие. Всем разносят радость, Что весна пришла. От лучей прищурившись, Видишь - настоящая, И тепло в ладонях Людям принесла.
Грусть. Ну и пусть Слезы по грезам. Ну, не сбылось, не случилось. Время залечит, Верь, станет легче. Перестрадай все, но милость Не принимай, станет хуже, Если коварство закружит, Чтобы потешить тщеславие. Переиначь ты заглавие, Жизни, начни все сначала, Будто и не бывало Ложной любви, обещаний, В прошлое пусть это канет. Ведь постучавшись в оконце Новое утро и солнце Сердца легонько касается. Жизнь только начинается.
Словно лебедь раскинула крылья, Облака распахнулись в полнеба И, как будто из сказочной были, Иль из этой же сказочной небыли,
Из-под крыл появляется лодка С парусами от солнца чуть алыми, И Ассоль с грациозной походкой Рядом с Греем проходит по палубе.
Новый взмах ветер крыльям придал, Новый образ возник из-под перьев: Ихтиандр, наконец, отыскал Несравненную Гуттиэре.
Так девчонка мечтам предавалась, Никогда не видавшая моря. Небо сказочным морем казалось На вселенском бездонном просторе.
Как волнительно все и туманно, Феерически душу тревожит, Сердце бьется, мечтами обмануто, Или нет? Это правда, быть может?...
Напиши, говорят, для души. Для души мне сегодня не пишется. И душа мне сегодня не слышится, словно вдруг затаилась в тиши. Будь попроще ты, - мне говорят, я и так простотой захлебнулась, А почувствовать хочется взгляд, да такой, чтоб душа распахнулась, О цветах говорить, о весне, слушать песни, что сердце тревожат, Да вот только распахнутой мне, намекают, что жить негоже... Но, видать, не исправить меня, что природой дано, не нарушить. Зачерпну я в ладоши огня, отыщу затаенную душу.
Когда порою жаждешь одиночества, душа покоя ждет, чтоб отдохнуть. Не знать, не видеть никого не хочется, желанье есть забыться. Не уснуть, а просто видеть небо голубое (чтоб только не мешал ничем, никто), На свежий снег легонько ступать, с собою тихо рассуждать про то, что в нашей жизни происходит: Сменился наш язык и стал таков - даже при себе, не при народе стесняться стали мы высоких слов. На жизнь ссылаться научились ловко, на тяготы брюзжим, как будто это мешает видеть снежные обновки. На стеклах окон, дивные рассветы, сиянье вокруг солнечного круга, луны таинственной, загадочной причуды. Не говорим про это мы друг другу, про многое молчать еще мы будем. Весною промолчим про то, как почки нальются жизнью сочно, ароматно, из них родятся нежные листочки. А летом промолчим про запах мяты, цветов круженья, аромат медовый, их сменит золото осеннего заката, Рябин сверкнет багрянец, и вдруг снова снежинки закружат, спеша куда-то. Нам некогда увидеть и услышать как много красоты на белом свете. Обкрадывая собственную душу, мы этого как будто не заметим. А жаль. Душа, как символ человека, не зря дается всём нам при рождении. Ведет по жизни до скончанья века - вдохновенье! Все познается в сравнении, я говорю без сомнения. Холод сменяет жару, солнце встает поутру, чтобы закончилась ночь. Тучи до времени прочь спрячутся, и в синий цвет небо окрасит рассвет. Все познается в сравнении. Милыми грозы осенние станут вдруг, Слякотный день, если предательство тень скроет под покрывало, Чтобы настоящим казалось, чтоб так нещадно вчера испепелила жара. В час испытаний смелее станет лишь тот, кто сильнее, трус не покажет лица, Высветит правда лжеца, чужую беду и рукой разведу, И дважды в воду одну не войдем, лишь муки ада познаем и добираемся до рая.
От 9 мая до 22 июня срок короткий , Рукою подать , только вот Так ведется по стареньким сводкам Эти даты наоборот Наша память хранит по крупицам - Ту войну, плач души, боль сердец. Я на фото смотрю, на солдатские лица, Среди них, фронтовых - мой отец. Из 9-го класса - военный билет При повестке. До фронта путь длинный . В год Победы лишь 20 исполнилось лет, А на фото - войны середина. Он на фронте в атаку бойцов поднимал, Было страшно, аж скулы сводило, Он за Родину-Мать оглашено кричал, И про Бога ... Что было, то было. Каждый бой как" последний он самый ". Вспоминать это все нелегко, А в далеком тылу моя мама (Им до встречи еще далеко). В госпитальной палате с подружкой Мыла пол, пела песни бойцам, Не ходячих поила из кружки, А ходячих сводила с крыльца Поддержав осторожно. Тогда-то Научилась работать с бинтом, Танцевала с безруким солдатом, А потом со слепым. А потом За тетрадки, ведь завтра учиться, На занятия надо с утра, А меж строчек - солдатские лица, Кто-то жив кто-то умер вчера. Не хочу больше я о суровом О другом лучше вспомню я вновь Как пришла к зачарованным словно К папе, маме святая любовь. Почему же святая, отвечу, Потому что мой папа упрямо Не руками, а костылями Отбивал женихов от мамы... Было всякого в жизни не мало, Только знаю, в последние дни Как бы ни было, чтоб не случилось, О любви говорили они.
Родная Природа, как ты хороша! Берёзка – российская наша душа. Вода родниковая к солнцу стремится, Чтоб мог человек ею вдоволь напиться.
Питают растения всех кислородом, Живительный воздух так нужен народу, Живое всё дышит, всё видит и слышит. Да, нужен нам воздух в любую погоду!
Побег из почвы пробивался, Он в почве жизнью напитался, Он рос, взрослел и развивался, Всех нас порадовать старался.
Вода – живая, почва – дышит, А воздух жизнь даёт и слышать, Пусть будут чистыми всегда Почва, воздух и вода!
Не обижайте Матушку-Природу, Не жгите лес, не загрязняйте воду, От этого природа улыбнётся, Её любовь здоровьем к вам вернётся.
Когда ты идёшь по тропинке лесной, Всей грудью вдыхая целебный настой Берёзовых почек, иль вербы цветенья, Подсмотришь, как зверю, что тихо приник Дарит свою воду хрустальный родник, Увидишь цветов хороводы весенних … Открой своё сердце природе навстречу, И всею душой постарайся понять, Понять и принять, и запомнить навечно – Земля – наша Мать! Земля наша Мать! Рождая цветущие травы покосные, В сибирские ясные зореньки росные Одарит целительной силой нас щедро. Шахтёрским рукам, распахнув свои недра, Приносит тепло на кузнецких просторах, Отдав уголёк горнякам и шахтёрам.
Родной Кузбасс, любимая сторонка! Раскинулись поля средь шахт, разрезов, угольных отвалов, Здесь рядом с экскаватором споёт синичка звонко, И хлебушка родит земля немало.
Не найти даже в целом мире Средь лесов, гор, равнин и полей Лучше нашей родной Сибири! Нет Кузбасса родного милей, Хоть взлетишь ты в небесные дали, Иль всю Землю пешком обойдёшь. Славься кузница угля и стали! Мой Кузбасс, ты на сердце похож!
Человек родился, закричал: «Вот он - Я! Родился! Посмотрите! Я вдохнул, я новый мир познал, Я покинул тёплую обитель. Вы меня измерили и взвесили, Номерок мне на руку повесили, Чтоб не потерялся ненароком. Только я верчусь, кручусь упрямо, Мамочку ищу. Вот моя мама! Это послужило мне уроком – Понял я, чтоб что-либо добиться, Надо в жизни как-то проявиться. Захотел я пищи и тепла, Очутился в сладкой, милой самой Колыбели, что из рук сплела Как венок уютный моя мама». Человек родился, посмотрите, В жизнь идёт не просто посетитель, Он живёт, он хочет пить и есть, И путей пред ним не перечесть. Так давайте ж, мы ему поможем Выбрать в жизни светлую дорогу, Ведь для каждой мамы нет дороже Своего дитя. Все перед Богом Познавали мы начала из начал. Каждый хоть когда-нибудь молился. Человек родился, закричал: «Вот он – Я! Смотрите! Я родился!».
За околицей села В поле рощица росла: Берёзка к берёзке – Юные красавицы, Потянулись к солнышку, Надо всем понравиться. Средь берёзок родничок Лёг удобно на бочок, И целебная водица Из груди его струится. От ручья всем шлёт привет Скромной медуницы цвет, Колокольчики, саранки Просыпались спозаранку. Огоньку, послав поклон, Спрятался в тени пион. На берёзке раскудрявилась, Разнежилась листва, Под берёзоньками зелень – Ярко-сочная трава. И вот однажды на травинке Родилась росинка Капелька – водичка, Ростом невеличка.
Глазки чистые открыла широко, Ах, как небо высоко и далеко, Огляделась, хороводятся цветы, Разноцветной, необычной красоты. Солнце на небо торжественно взошло, Подарило щедро всем своё тепло. Ветер дунул, воздух тёплый вверх пошёл, Но не знала наша Капелька ещё, Что подхватит её ветер-ветерок, Понесёт легко-легко за сто дорог. Полетела, испугалась - ой-ой-ой! Что такое?! Что же делают со мной?! Огляделась, рядом Капельки-подружки Удивлённые, увидели друг дружку. «Здравствуйте, пожалуйста, я вам очень рада Подружиться, капельки, всем нам очень надо». Улыбнулись, подружились, и взлетели высоко, Получилось очень лёгкое «пушинка - Облако». Капельке уютно, в небесах летает, Многое увидит, многое узнает: Хлеб на поле колосится – златоглавая пшеница. Одолела засуха, хочется напиться. И морковь со свёклой, лук, чеснок, капуста Пить хотят, чтоб было на столе не пусто. Капелька – подружкам: «Все сюда! Сюда! В поле приключилась засуха-беда! Ну-ка, дружно, вместе, милые сестрицы, Досыта напоим Матушку-Землицу!». Стало тяжелее облако, могучее, Изменилось, потемнело и зовётся тучею. Капельками дружными в поле дождь пошёл, Овощам, пшенице стало хорошо. Вся Земля водицей вволю напилась. Капелька на землю дождинкой пролилась: «В небесах бывала я. Что ж в земле творится?». Очень интересно Капельке – водице, Просочилась через почву, через глину и песок И с подземною водою пропиталась в родничок, Что из недр земных на волю пробивается, А ещё ключом в народе называется. Холодна в ключе вода течёт, кристальная, И прозрачна, как стекло она хрустальное. Наша Капелька попала в ручеёк, Подхватил её легко воды поток, Что журчит меж берегов, к реке бежит, То степенно, то волною закружит. Вот и устье ручейка, а вот - река, Разлилась и глубока, и широка. Ветер дует, а вода в реке волнуется, Красотою наша Капелька любуется: Небо чистой синевой отражается, Речка в зелень берегов наряжается, Засмотрелась удивлённо на простор, На пути вдруг ей попал водозабор, Засосало в трубу, ничего не видно, Ну, совсем не видно, до чего ж обидно. Пронесло сквозь фильтры, в отстойники И снова в фильтры, очистители. Всё, вода готова! Чистая, хоть пить, хоть есть, И достоинств всех не счесть: Умываться и стирать, зубы чистить, полоскать, Душ принять и ванну, и помыть посуду. Загордилась Капелька: «Я нужна повсюду! Я хочу такое сделать, чтобы было моё дело Всем на радость, на веселье, Презираю я безделье!» Был полёт её фантазии далёк, Не заметила, как нёс её поток, Из трубы опять в трубу, А дальше к крану, А из крана пролилась в большую ванну. В ней сначала растерялась, не поймёт, Что попала прямо в цех на хлебозавод. Осмотрелась, люди в белом, чистота, И порядочек кругом, ах, красота! Но не значит, что царит везде покой, Нашу Капельку засыпали мукой, Дрожжи бросили и ну ей мять бока, Да, и здесь трудиться будет Капелька. Тесто хлебное поставили дозреть, Будет пыжиться и пухнуть и потеть. Ох, не прост и так не лёгок этот труд: Тесто зрелое по формам раздадут, Формы с тестом в печь поставят выпекать, Жарко в печке. Нашей Капельке опять Не сидится, испаряется она, Долг исполнила и гордости полна: Рядом с булками пекутся калачи, Испеклись, их вынимают из печи. Получился хлебушек Мягкий и пушистый, С корочкой поджаристой, Вкусный и душистый. Пекарь форточку открыл, Капелька скорей туда, Посмотреть где не бывала, Не трудилась никогда. Ой, как холодно вдруг стало, Зелени вокруг так мало, Листья жёлтые и красные летят, Называется явленье Листопад… Незаметно Зима-Зимушка пришла, И с морозами метели принесла. Ребятня в пальто оделась, в тёплые ботинки. Превратилась Капелька в звёздочку – Снежинку. Дети радуются снегу, лепят Бабу снежную, Трудятся, стараются, работают прилежно. Просто так они сидеть не хотят без дела Капелька-Снежинка тоже прилетела, Шлепнулась на Бабу: «Поживу я здесь, Интересного так много и забавного есть! Дети постарались, нос торчит – морковка, И на голове – ведро сидит очень ловко, А недалеко каток, горка ледяная, Ребятишки дружно так здесь в снежки играют»… Прошла Зима, и растаял снеговик, И Снежинка в Капельку превратилась в миг. Встрепенулась, надоело ей сидеть без дела, Ветер подхватил её, дальше полетела. Так летит она по свету, едет, катится, плывёт, Получается явление – ВОДЫ КРУГОВОРОТ, Жидкая и твёрдая, и газообразная, И встречается повсюду, вся такая разная. Скажем Капельке: до скорых новых встреч, Надо Капельку всем миром нам беречь, Охранять. Запомним это навсегда, Здравствуй, Капелька, да здравствует ВОДА!
КАРАГАЙЛА
Лишь только прозвенит звонок И сядет ребятня за парты, России малый уголок Я отыщу на школьной карте.
Карагайла, так сложно рифмовать, Ты для меня – родимая земля, Ты для меня Кузбасс, Россия, Мать. Отвалы, шахты, хлебные поля.
Здесь сельский труд в почёте и шахтёрский, И вновь я славлю трудовые руки, Народный подвиг здесь из памяти не стёрся, И боль потерь, и встречи, и разлуки.
По утренней росе пройдусь я летом, Зимою в стужу посижу у печки, И погрущу о прошлом, но немного, О прошлом вспомнив, зажигаю свечку.
Моя Карагайла, село родное, К тебе я возвращаюсь вновь и вновь, И чувств своих к тебе никак не скрою, Ты моя радость, грусть, моя любовь.
С Россией вместе ты живёшь в ладу, О будущем я думаю с надеждой, Ты делишь с Родиной и счастье и беду, Я знаю, расцветёшь ты вновь как прежде.
Петр Первый повелел: Ёлку во дворе поставить, Праздник новогодний славить C той поры, как он хотел, На Руси честной народ Вокруг ёлки хоровод Водит с песнями, да шутками, Да смешными прибаутками. Дарит Дед Мороз подарки, Веселится всем охота. Чтоб веселье было ярким Весь декабрь кипит работа. Все, как деды их когда-то, Дружно трудятся ребята. Горку ледяную строят Дед Мороз солидный, добрый, Всем подарки принесёт, А Снегурочка с улыбкой Призывает Новый год!
О ВОЙНЕ…
Небо июньское доброе, чистое, Солнце играючи светит лучистое, И ветерок чуть заметно струится. Живность спешит к водопою напиться. Щедро нам зелень дарует прохладу. Лето в разгаре, ну что ещё надо.
Только мы помним другое лето. В траурной рамке то лето одето. Как далеко это было. Как близко. Напоминают о том обелиски.
Двадцать второе июня. Лето в разгаре. Граница. Все на посту часовые, сосредоточены лица Юных солдат и бывалых. Вдруг землю от взрывов качнуло из стороны в сторону. И самолёты со свастикой через границу, как вороны. Небо заполыхало.
Горели земля и небо целых четыре года, Но на полях сражений выстояли солдаты, А старики и женщины в полях и цехах заводов. И кровью людской захлебнулись проклятые супостаты.
Год сорок первый – год сорок пятый. Через тире пишем эти две даты. Родина-Мать нам опять как когда-то Напоминает вновь о солдатах.
Наша память хранит по частицам, Ту войну, плач души, боль сердец. Лишь на фото увидим солдатские лица, В нашей памяти каждый погибший боец.
Родина моя! Он пал в бою, чтоб дети Радовались жизни на рассвете. Родина моя! Он очень жить хотел, Сколько же он в жизни не успел. Сына не родил и дом не строил, Дерево не вырастил любя. Он убит, но славы он достоин, Жизнь свою отдал он за тебя!
Их всё меньше и меньше, а было их много, Хоть не шли под бомбёжкой по военным дорогам, Не свистели над ними смертельные пули, Раскаленные ветры в лицо им не дули, Лишь руками своими Победу ковали, Словно были те руки из огненной стали.
Много минуло мирных вёсен, Мирных пашен и мирного хлеба, Земля просыпается, жизнь продолжается Под тихим безмолвием синего неба. За хлеб и за пашни, за мирное небо, За то, что на нашей земле мы живём, Низкий поклон вам войны ветеранам, Вечную славу мы всем воздаём! 1983 год
А нынешним детям пусть солнце светит, Хватит Афгана и хватит Чечни. Лишь хлебные пашни, лишь мирное небо Пусть знают они. 2002 год
Годы идут чередою, как вёрсты, Жизнь измеряет поступками нас, Годы проходят, но память упорно Нам возвращает тот день и тот час. Снова звенит репродуктора колокол, Радостным и торжественным голосом Так, что аж стынет в жилах кровь: «Говорит Москва!», и все слышат – Победа! «Говорит Москва!»… замирают сердца. Крикнул мальчишка: «Мой папка приедет! Скоро увижу героя-отца!». Мать захлебнулась истошно горем, Сил не хватило молчать ей о том, Что награждён он посмертно героем, И не придёт ни теперь, ни потом. Детские слёзы и вдовьи стенания, Сколько их было в победный тот час… А годы идут чередою, как вёрсты, Жизнь измеряет поступками нас. 1986 год
Будто время вернулось вспять, Стукнет сердце в виски опять, Ветераны, ветераны… Всё сильнее болят ваши раны. Память…память… Возвращает опять эти дни, Сердцу, сердцу не дают отдохнуть они. И стоят на посту обелиски, Не дают нам забыть ту войну. Чтим мы свято погибших списки Тех, кто отдал жизнь за страну. 2000 год
Утро дарит нам солнца свет, Просыпается жизнь на планете Той, которой прекрасней нет. На изломе тысячелетий, На изломе веков жить мы можем, Как стремился сюда человек, Не подумав, что войны тоже Переходят из века в век. Мы хотели с собой удачи, Радость встреч и любовь принести, Оказалось, что следом горе Расставания будет идти. Видим мы как с экрана в лица Нам пощёчины бьёт пулемёт, Вертолёт как стервятник кружится, Людям смерть свинцовую шлёт. На больничных кроватях солдаты, Инвалиды уже они, Кто-то выживет, встанет на ноги, Для других сочтены их дни… Груз номер двести – о смерти известие, Груз номер двести – убитый солдат. Матери горе, душа не на месте, А с фотографий живые глядят. 1998-2000 годы
Морщинки на лице, натруженные руки, Присела на крыльце, задумалась о внуках. Здоровья нет совсем, всё ноет к непогоде, Как вспомнит о войне, так слёзы на подходе. «Баба, милая, родная, голова совсем седая, Но глаза добротой твои светятся», - Просят внуки её рассказать о войне, И закружатся мысли, завертятся… «Тяжело вспоминать, был на фронте отец, Воевал за родную землицу, Чтобы Родину – Мать никому не отдать, Чтоб не мог враг над нею глумиться. Мужики на фронте, а в селе лишь бабы, Просят сил у бога, выдержать бы кабы. На быках, коровах, пашут и боронят, Пашут, плачут, пляшут, с песней, шуткой, стоном: «Возвращайтесь, родные, возвращайтесь, милые… Ох, коровёнке сена бы на зиму б хватило». Детство в разгаре война зачеркнула, Бросила злобно во взрослую жизнь, Осиротила, но не согнула, Жизнь приказала детям: держись! Дети через детство смело в жизнь шагнули, Наравне с взрослыми фронту присягнули В радости и горе выковать Победу, А теперь те дети уж седые деды. 2005 год
Давно отгремели салюты Победы, В юбилейные марши собрав ветеранов. Наша совесть и честь - седовласые деды До сих пор бередят незажившие раны.
Глубоко, на донышке души, Есть у каждого свой тайник, Крепко-накрепко от всех он закрыт, Чтоб никто чужой туда не проник. У кого-то в тайнике том мечта, У кого-то там денег мешок, У кого-то – души красота. А у некоторых – пустота, Потому, что им невдомёк, Что душа!… Человеку она Для того от рожденья дана, Чтоб прожил он достойно свой век, Потому, что он Человек.
Разочарование: Прекрасен мысли был полёт! Так высоко, легко парила! Вдруг носом в землю – бац! … Аж искры из глаз! ... А, пройдёт … Меня любили. А я любила ль? Подумать надо … А, пройдёт. … 1988 год
А некогда было. Работа, учёба. Снова работа, работа, чтобы Вкусно поесть было, так же одеть Не только себе, но особенно детям. Вот так жила, по жизни шла. Ну, нет, не шла! Не шла! Не шла! Летела, прыгала, скакала. Я жизнь пила большим глотком, И было мне всё мало, мало! Взахлёб пила, дышала полной грудью, Любила и любимою была. Со мною были рядом люди-судьи, Лишь адвоката для себя я не нашла. 2002 год
Мне - 50 Слава тебе, господи, вот и дожила. Как неодинаково я по жизни шла. Взлёты и падения, радости и горести В этот день рождения вспомню всё по совести. Вроде 50 – возраст уж солидный, Оглянусь назад: нет, мне не обидно – Бог воздал за всё своей божьей силою, За грехи побил, за добро помиловал. Ангела-хранителя не дано мне свыше, Может быть, поэтому Бог меня услышит: Прости того, Господи, кто меня обидел, Может быть, по жизни он сам добра не видел, Ну а если видел, радовался бедам, Коль кому-то в жизни приходилось туго, Бог его помилуй. Но! Он того не ведает, Что каждому воздастся по его заслугам. Для себя у Бога я просить не буду, Просто потому, что я не верю в чудо. 06.01.2002 г. 06.00 часов
Откровение Сердце болит, одолела усталость. Хочется нового, самую малость, Чтобы не грустно, чтобы не скучно, Дня посветлее, здоровья чуть лучше. Хочется очень, не получается. Знаю, что в жизни такое случается. Каждый решает проблему как может, Кто-то попроще, а кто-то и сложно. Надо бы проще, а я не умею. Иль не хочу. Надо будет подумать. Может быть, зря поняла, что болею, Не получается плюнуть и дунуть, Чтоб, как с ладошки, пылинки слетели Все неприятности, что одолели. 30.12. 2006 год (я дома) Знаю, виной всему возраст осенний И называют меня все по отчеству. Просто незримой, недоброю тенью Тихо подкралось ко мне одиночество … 16.01.1006 год
Лицо рисую и на работу, А на работу мне неохота. Не потому, что от дел устала, Не потому, что беду познала. Но не грущу я о том, что было. Виски мне время посеребрило. Ах, как не нравится мне эта проседь К душе наведалась грустинка-осень.
Говорят, что живу я неправильно, И пора уж серьёзною стать. Что скрывать, меня жизнь уж заставила Иногда проползти, не летать.
Я присматриваюсь и прислушиваюсь К тем, кто знает, как нужно жить. Ах, какая я непослушная, Не умею жить – не тужить!
Говорят мне: «Чему удивляешься? Всё на свете давно известно, Да когда ж, наконец, ты исправишься!?» А интересно мне всё, интересно!
Я по жизни иду как под куполом По канату, держу ровно вес, Я – живая, живая, не кукла я! Для меня мир весь полон чудес!
Что же делать мне, вот такая я, Не стандартная и не правильная, Что же делать мне, как исправиться, Чтобы всем, чтобы всем понравиться? Да и надо ли мне исправиться, Чтобы всем, чтобы всем понравиться? Не хочу, не хочу исправиться, Чтобы всем, чтобы всем понравиться!
Грусть. Ну и пусть сегодня Побудет для равновесия. Сегодня мне плоховато, Зато вчера было весело. Грущу просто так, без обиды. Грущу и всё, без боли. Может пустить слезу, Может поплакать вволю? Странно, откуда берётся Грустное настроение? Ведь за окном погода Благостная, весенняя. Солнце весёлое, яркое. Может и мне улыбнуться? Вроде хорошее настроение Хочет ко мне вернуться. Плакать что-то не хочется, Грусть и улыбка – здорово! Что плоховато было, Отодвигаю в сторону. Вышла на улицу. Люди. Здравствуйте, я вам рада. Я прогнала одиночество, Вот что мне было надо.
К юбилею на сорок пять лет Мы к вам пришли на юбилей, Мы знаем, ждали вы гостей, Все этой встрече очень рады. Здесь люди творчеством горят И дружно в рифму говорят, Сегодня грусти нам не надо. А если проза прозвучит, Лирично, складно, для души, Её послушайте с вниманьем. Ведь сами мы порой в тиши Не только рифмою грешим. Вы отнеситесь с пониманьем. Вас поздравляем с юбилеем! Так сколько лет мы там имеем, Не наших, ваших? Ах, не важно! Без предисловий, знает каждый, Вы – женщина, и значит это Без разницы, какое лето Встречает солнце вас с рассветом, И сколько зим уже прошло, И сколько вы встречали вёсен, Листвой вас осыпала осень. Ведь главное сейчас – тепло. Температура не причём. Да, солнце светит, жарко даже. Но! Каждый вам сегодня скажет, Желаю вам тепла души, Вы очень даже хороши. А юбилей у вас не круглый, Он с окончанием на пять, Он полукруглый, он неполный, Его вам надо дополнять, Не раз, не два, а много-много. И впереди у вас дорога, Она чуть больше, чем полвека. Век – сотня лет для человека. А будет мало, так и быть, Побольше века вам прожить. Мы от души сейчас желаем Дороги поровней. Все знаем, Ухабы будут, повороты, Ведь сложная у вас работа. Сельский учитель. Как сказано много В этих двух ёмких словах. Что же за ними? Взгляд строгий, но добрый, Разве же я не права? Опять понедельник, идёшь на работу, Оставила дома дела и заботы. Вот сумка, учебники в ней и тетрадки, Ещё раз проверила, всё ли в порядке. Вот красная паста – исправить ошибки, А в школу войти нельзя без улыбки. А дома – семья. Дай же Бог всем здоровья. Удачи, семейного благополучия, Зарплаты побольше, любви. И не зря пусть Сопровождает надежда на лучшее. Да сбудется всё то, о чём загадала, И будет пусть в доме вниманье, участие, Чтоб жизнь лишь погладила, но не ломала. А больше всего пожелаем мы счастья!
Я говорю без сомнения, Всё познаётся в сравнении. Холод сменяет жару. Солнце встаёт поутру, Чтобы закончилась ночь. Тучи до времени прочь Скроются и в синий цвет Небо окрасит рассвет. Если вдруг летом, так станется, Встретив любовь, ты обманешься, Я говорю без сомнения, Свежие ночи осенние Спрячут под покрывало, Что настоящим казалось. То, что нещадно вчера Испепелила жара. Я говорю без сомнения, Сменятся пусть поколения, Но! Ад всей душой познавая, Всё ж, доберёмся до рая.
С очень-очень давних пор и Евклид и Пифагор… Много их не перечесть (воздадим им дружно честь!), Все в трудах, не зная скуки, создали азы науки. Шли столетья, даже более, развивались дети в школе: Ломоносовы, лобачевские, …….ковалевские. На доске писали мелом, школьным мелом белым-белым. Вот пришёл двадцатый век. Подытожив, человек Знанья прошлых всех наук, он с сознаньем, а не вдруг Пользовал плоды учений, всё, что создал прошлый гений. Но тех знаний было мало, всё чего-то не хватало. Нужен новый интерес. Все смелей, вперёд! Прогресс: Вот компьютер. Овладели, очень нужен в каждом деле! Не стоим на месте, нет! Запустили Интернет. Время движется вперёд! Если кто-то отстаёт, Знайте, много потеряете. Знайте, время вас не ждёт! А за партами – ученики, мало им простой доски. Для работы чёткой, дружной, им Star Board всем очень нужен. Вот доска интерактивная. Настроенье позитивное, Визуальный интерес – до чего ж дошёл прогресс! Всё на ней доступно всем: от задач и теорем До духовных изысканий и вселенских пониманий. Надо, глянем внутрь Земли, пустим в космос корабли, Видно, внятно и понятно всё что близко и вдали. Нынче нет причин для скуки. Одолеть гранит науки Нам помогут: наш компьютер, сканер, принтер, интернет, И, без доски интерактивной, мы не обойдёмся, нет!
Боевое крещение тёщи. Сразу после сватовства дочери Марии Михайловны, зять остался жить в её двухкомнатной квартире на втором этаже потому, что работал рядом с домом. Мария Михайловна со сватами активно готовились к бракосочетанию детей. Всё распланировали, записали, в общем как полагается в таких случаях. Свидетели втайне от молодых готовили сценарий проведения свадьбы. У Марии Михайловны оставалась одна проблема – нужно было поменять старые обои в прихожей. В выходной она облазила с рулеткой всю прихожую, обмерила стены, просчитала, сколько надо обоев. В магазине выбрала обои с жёлто-коричневым рисунком, ей очень нравится такое сочетание. Всю неделю будущая тёща мечтала о том, как в воскресенье обновит прихожую. В пятницу, Мария Михайловна, пройдя после работы по магазинам, когда вошла в квартиру, обомлела. Играла музыка, дочь и будущий законный зять весело, с шутками клеили её обои. Её обои в её прихожей! У Марии Михайловны даже во рту пересохло. Всё совсем не так как она задумывала. Как они посмели! Послушная доченька, зять, который так примерно себя вёл с ней, не спросили о том, можно ли взять обои и как надо правильно их наклеить. Но, так как Мария Михайловна была человек не истеричный, могла контролировать себя и остановиться вовремя, она сначала замерла, затем растянула рот в улыбке и, выгрузив продукты, как бы по делам выскочила на улицу. Надо было обдумать сложившуюся ситуацию. Она ходила по дороге, успокаивала себя тем, что дочь повзрослела и может сама принимать решения. Пришла к приятельнице в магазин, поболтать, та по знакомству предложила отличный кусок мяса, целых пять килограммов мякоти. Хватит на целую неделю и даже больше. Успокоенная и довольная покупкой Мария Михайловна вернулась домой. Дети доклеивали обои. Она окинула взглядом их работу, вроде ничего, так себе, нормально. Прибрала мясо в холодильник и, чтобы не мешать им, ушла к подружке, была там с полчаса. Когда опять вернулась домой и вошла на кухню, её ждал новый сюрприз. Зять резал на куски для шашлыка большую часть мяса, а дочь готовила маринад. Сказав, что её ждёт подружка, Мария Михайловна переоделась и быстренько выскочила за дверь. Ну, надо же! Мясо на целую неделю, они! Ноги сами привели опять к двери подруги. Мария Михайловна сделала несколько глубоких вдохов, выдыхая складывала губы в трубочку, чтобы успокоиться, не показать насколько она расстроена. Не хотела портить настроение подруге. А подруга сама встретила её вся в слезах. Её дочь ушла от мужа потому, что тот не купил ей понравившееся украшение. Мария Михайловна с удовольствием заплакала в ответ. Они пили коньяк, жаловались друг дружке на всё и про всё, от души жалели себя таких несчастных. Когда слёзы кончились, подруги занялись воспоминаниями. А воспоминания были не такие уж плохие. Постепенно успокоившись, в конце сердечной встречи дошли до анекдотов, которые изображали одна перед другой, разыгрывая в лицах. А потом хохотали до истерики. Вернулся с работы муж подруги, уже темнелось, Мария Михайловна умиротворённая отправилась домой. Шла и хвалила себя за то, что не сорвалась, не нашумела на зятя и дочь, а когда вошла в квартиру, там было полно молодых знакомых и незнакомых людей. Она уже ничему не удивилась и, когда дочь схватила её за руку, затащила в спальню и повелела голосом руководителя, как никогда раньше, переодеться в спортивную одежду, потому, что все едут на озеро на пикник. Марии Михайловне ничего не осталось делать, кроме как повиноваться, кстати, делала она это без малейшего раздражения. Поехали на трёх машинах. Никто у озера не уснул до утра. Это было так здорово! Мария Михайловна уже и забыла, когда так легко и от души отдыхала в такой классной компании. Пили совсем немного. Кроме шашлыков было море вкуснятины. Костёр, дикие танцы с импровизацией на темы детских игр, песни. К утру, устав от веселья, сели в кружок рассказывать байки и весёлые истории. Когда ехали домой, Мария Михайловна, перемолов все события последнего вечера, ночи и утра дала себе зарок – никогда не только не вмешиваться в дела молодых, но и не расстраиваться по пустякам. Только иногда легкий совет, если примут к сведению, то хорошо, а нет - это дело их. Пусть они сами набивают свои шишки, пусть вместе выпутываются из сложностей, набираются собственного житейского опыта. А если попросят у неё помощи, всегда, пожалуйста, если сможет, поможет. Кстати, обои оказались качественные, не выгорали, держались долго, пока не подросла внучка, и когда перешла в старшую группу детсада, выпросила у родителей собачку, ободравшую у порога те самые обои.
По ту сторону жизни (Исповедь матери наркомана) Скрывай от всех свои печали, На людях мрачным не бывай. От всех скрывай их. Но вначале От самого себя скрывай. Николай Доризо
Прошло 40 дней после похорон сына. Чувства смешанные. Нет, не горе. Сама не пойму. Скорее всего, растерянность и утрата чего-то от меня, от моего тела, мозга, души, с одной стороны, и, как не страшно, чувство облегчения – с другой. Почему облегчение? Да потому, что моему сыну не холодно, не голодно, ему не больно, он никуда не бежит. Знаю, что это неправильно. Надо метаться, кричать, жаловаться на жизнь и ещё что-то. Надо показывать всем как я страдаю, какая я несчастная от того, что потеряла сына. А я молчу. Наверное, не умею наслаждаться собственным страданием. А может за семнадцать лет страданий сына душа моя очерствела. Не знаю. Для похорон организовывала всё необходимое сама: транспорт, подготовку могилы, поминальный обед. Не падала в обморок, не заламывала руки, сама ездила за сыном в морг, узнавала результат вскрытия. Не удивилась, что он сам ввёл себе препарат, от которого у него постепенно упало давление. Он умер без боли. А мне от этого никак. Хотя нет. Не хватает постоянного чувства тревоги, горечи и вины перед сыном. Как не странно, мне даже уже не стыдно перед людьми за то, что не смогла сберечь своего ребёнка от наркотиков. Не хватает ожидания свиданий, сборов необходимого для передачи в КПЗ, СИЗО или зону – чай, сигареты, тушёнка, сгущёнка, мыло – это обязательное. А остальное, сколько денег хватит. А деньги, их семнадцать лет не хватало. Все семнадцать лет живу в долгах. Семнадцать лет страшной статистики: двенадцать судов – это только то, что я знаю, семь сроков. Все семь раз возвращение условно досрочное. Спрашиваю: «Почему тебя всегда отпускают досрочно?», - улыбается в ответ: «Мамуля, я же у тебя хороший». Да, хороший, все тридцать четыре года хороший. Семнадцать лет до первого суда, семнадцать лет после. Есть ещё один страшный счёт. Мой сын умер четырнадцатым изо всех его близких друзей по несчастью – приём наркотиков. Двоих убили, одиннадцать от передозировки. Это только то, что я знаю. Мой сын ушёл из жизни добровольно. Все знакомые, соседи, друзья, учителя до сих пор твердят, что он был хороший, добрый. Друзья детства и юности в один голос уверяли, что он был, пожалуй, лучший из них. Тогда почему!? Откуда эти судимости, сроки?!… Мои дети всегда были рядом со мной, либо, когда я уезжала на сессии в институт (я всегда училась заочно), с моими родителями. Меня считали хорошей матерью, которая свою жизнь посвятила воспитанию детей. Не знаю, я жила и жила, как Бог на душу положит. Дочери было три года, а сыну полтора, когда я рассталась с мужем, поэтому в доме всё было на мне и детях. В деревне – это корова, сенокос, огород двадцать соток, все посевные, уборочные, дрова уголь.… И работа, вернее две, а то и три, хотя третья – это так, подработка, мыла полы в сельском клубе или вела кружки в школе. Дети рано стали самостоятельными, были хорошими помощниками. Домашняя работа – уборка, готовка, грядки в огороде, кормёжка скотины для них были привычными. Сына любили все бабушки в округе, потому, что он был лучшим тимуровцем. Быстрый, ловкий, всё с улыбкой. Его даже ребята с улицы в детстве называли «дрова, уголь», потому, что, когда я убегала на работу, всегда напоминала ему «дрова, уголь», хотя он делал это без моего напоминания. Когда дочь поступила в педучилище, я перебралась из деревни в город, чтобы быть рядом. Сначала год жили в общежитии, потом мне, как дипломированному инженеру дали квартиру. Много лет спала по четыре часа в сутки, благодарила родителей, что дали мне силы, выносливость и терпение. Одиннадцать лет работала без отпуска. Я не жаловалась, я знала, что это моя жизнь, мои дети. Ухоженные, сытые, обшитые, обвязанные, игрушки по возрасту, всё не хуже чем у других. Следила за тем, чтобы правильно говорили, правильно вели себя за столом, знали, что такое такт и деликатность, жалели слабых и могли противостоять сильным, если те неправы. Что это, я пытаюсь оправдать себя? Да, но сын как-то сказал мне, что о том, как я его воспитывала, можно написать целые тома о правильном воспитании. Однако есть такие вещи, от которых старшее поколение не знает, вернее не все знают, а ещё вернее не осознают. Потому, что когда в наш мир пришли наркотики, мы не могли поверить, что это так страшно. Казалось, что это не должно быть у нас, а где-то далеко-далеко и, самое главное, не с нами. Это было начало девяностых. Я, после окончания института, пришла работать в школу учителем биологии и организатором, потому что предприятие, где я работала, сократили. У меня был опыт организаторской работы с детьми. В те времена от производства были закреплены вожатые, я постоянно вела кружки, помогала учителям организовывать разные мероприятия. Ещё и папа 40 лет был педагогом. Мы – это я, сестра и два брата, каждый вечер вместе с ним склонялись над тетрадками учеников. В первый класс шли уже грамотными, и учеба давалась нам легко. Как же всё начиналось… Ко мне пришли ребята, его друзья, они стояли у порога испуганные, серьёзные, я первый раз их такими увидела. Они рассказали, что мой сын, который учился на механика – водителя, находится в КПЗ, остальное они не знают. Я сорвалась с работы, приехала к родителям. Мой сын учился рядом с ними и жил у них. Переночевала. Рано утром была у следователя. Оказалось, что группа ребят угоняли мотоциклы. Сын был в числе их. Помню, как следователь сказала, что мой сын – это пластилин, из которого друзья лепят то, что им нужно. Примерно это же говорил и второй следователь. А во время пятого срока в зоне ему уже была дана характеристика как лидеру отрицательного воздействия на окружающих. На первом суде я убедила судью, что забираю сына домой и больше никуда не отпущу, взяла всю вину на себя. Мне поверили, сыну дали условное наказание. Но, как показало время, было уже поздно. Через три дня сын исчез. Я месяц не работала, искала его, находила. Он был в состоянии, которое иначе как никакое не назовёшь. Его зелёные глаза узнать было невозможно. Радужка обесцвечена, взгляд в никуда. Он странно приседал, потом останавливался, замирал, затем продолжались плавающие движения. Когда приходил в себя, каялся, просил прощения и опять исчезал. А мне надо было зарабатывать деньги. Надо было выдать по-человечески дочь замуж. Выдала. После свадьбы вернулась в деревню, поближе к сыну. Время было тяжёлое - девяностые годы. Страну лихорадило. Люди выживали, как могли. Я тоже. Гонялась за сыном. Была осень. Очередной раз он попал в КПЗ, я добилась свидания с ним. Лестница в подвал была каменная, дверь железная. Мы со следователем – молодой девушкой вошли в комнату. Два каменных стола стояли у стен перпендикулярно друг другу. С одной стороны лавка каменная, с другой из толстого дерева. Мы сели на деревянную лавку. Эмоций никаких. Тело пустое, только оболочка, звук как в барабан. В голове абсолютная пустота, даже не знала, что такое бывает. За соседним столом напротив следователя сидел мальчишка. Невысокий, светловолосый. Когда он начинал отвечать на вопросы следователя, заходился страшным кашлем. Не простудным. В его груди клокотало, он извинялся, потом отвечал на вопросы. Привели сына. Сын улыбался, сказал, что всё нормально. Отвечая на вопросы следователя, делал очень короткие вздохи. Много позже признался, что били по рёбрам и сломали два. Но жаловаться нельзя, будет хуже. Когда его увели, я плохо помню, как вышла наверх. Кто-то давал воды, кто-то теребил, били по щекам. Было состояние никакое, но полностью сознание я не теряла. Второй раз упала в коридорчике, сама подняться не могла, через меня перешагнуло несколько милиционеров, потом один из них посадил меня на лавку. Напротив меня на стекле была надпись на стекле «Дежурный». За стеклом, подперев рукой щеку, за мной наблюдал молодой милиционер. Даже странно, что сейчас я всё это помню отчётливо. Отсиделась в коридорчике, а когда стало темно, меня выпроводили на улицу. Шла по дороге. Машины ехали и навстречу, и обгоняли меня. В голове, как заноза, сверлило одно: надо упасть под машину, головой вперед, чтобы сразу всё кончилось. Вот сейчас упаду, и всё. И всё…. А шофёра посадят, а он не виноват. Нет! Нет! Нельзя! Останавливаюсь. А передачи сыну кто будет носить? Такой груз на дочь взваливать нельзя. Нельзя раскисать. Надо добраться до дому, завтра на работу. Ускоряю шаг, успеваю на последний рейс. Дома родители не спят, ждут меня. Я улыбаюсь, прошу прощения, что поздно, быстро ужинаю и в постель. Когда первый раз приехала с передачей в СИЗО, ужаснулась, сколько же их там, таких же, как мой сын. Передачу смогла отдать только к вечеру. А потом добиралась домой. На последнем автобусе доехала до ближайшего города. Время позднее. Хорошо, что было лето, не замёрзла. До дома двадцать пять километров. Такое отчаяние охватило, жить не хотелось. Пошла пешком. Стемнело. Шла долго. На окраине города у обочины стояли молодые ребята с мотоциклами. Я сказала им, что еду из СИЗО, от сына, надо попасть домой, утром на работу. Один парень, что был ближе ко мне, предложил сесть на его мотоцикл. Когда я села, сзади меня сел ещё молодой человек, сказал, чтобы я держалась крепче за первого. Сорвались с места со страшной скоростью. Я обхватила паренька, что был спереди. Сердце сжалось, худенький как мой сын. Страха не было. Думала лишь о том, что хорошо бы разбиться, только сразу и насмерть. Домчались быстро. Я попросила их подождать, пока вынесу деньги. Однако, как только я слезла с мотоцикла, ребята, пожелав мне удачи, исчезли из вида за секунды. Было три часа ночи. Уснуть я не смогла, а утром ко мне на уроки приехала районная комиссия. Я должна была дать уроки, чтобы аттестоваться. Я заранее знала об этом, готовилась. Когда они вошли ко мне, я вспомнила, что не взяла с собой нужные материалы и поняла, что не могу сообразить, о чём надо говорить. Что-то говорила, а передо мной стоял мой сын. Конечно же, я аттестацию не прошла. Ученики сидели тихо. Потом они сказали мне, что я готовила с ними совсем что-то другое. Я извинилась перед ребятами, сказала, что очень волновалась. С того момента решила, что надо принять происходящее с моим сыном как должное. Надо жить с тем, что есть на данный момент. Научилась делать нормальное лицо с улыбкой. Вспомнила, как мои родители всегда говорили, что все свои беды нужно оставлять дома. Кстати, когда улыбаешься насильно, меняется настроение, легче общаться с окружающими. И вся накопившаяся тяжесть потихоньку отступает. Люди не виноваты в моих проблемах, тем более я иду в школу. Даже после очередной бессонной ночи. И хоть везде мне постоянно чудился мой сын – дома, в школе, на улице, за каждым поворотом, в каждой мимо проезжающей машине, когда я выходила из дома, крепко сжимала кулаки, чтобы не видно было, как дрожат руки, улыбалась. Никто не должен видеть как мне плохо. Я изучала всё о наркотиках и наркомании. В школе, преподавая биологию, постоянно устраивала лекции перед учениками о вреде наркотиков. Коллеги не раз говорили о том, что мне следует помолчать на эту тему, не позориться. Допекали, пока грубо не ответила, что домолчались до того, что на уроках не только у мальчишек, даже у некоторых девчонок из порядочных семей глаза ненормальные, а головы, как ковш у экскаватора, опускаются к парте. Не молчать надо, а кричать. Кричать о том, что наши дети уходят от нас в наркотики. Но тогда крик таких матерей как я никто не слышал. Нас осуждали, в нас тыкали пальцем как в прокажённых. Но я всё равно не молчала. Мне очень хорошо известны были признаки проявления приёма наркотиков. Во время очередной беседы с учениками я назвала наиболее яркие проявления даже после небольшой дозы наркотика, будь то курение или таблетки и предупредила, что если ещё замечу подобные признаки, вызову специалистов из наркологии. Результат превзошёл ожидания, на моих уроках больше такого не повторялось. Трудно было справиться с собой, когда на мои замечания дерзкие подростки заявляли, что своего сына не воспитала, мне не указывай. Приходилось глотать обиду и объяснять, что я не хочу, чтобы они пошли по пути моего сына, чтобы их матери не узнали горя, какое испытываю я. Когда умер мой отец, сын, после первого срока перебрался ко мне. Легче не стало, но, по крайней мере, я почти всегда знала, где он есть. Однако помочь ему было не в моих силах. Это было такое страшное время. На остановках можно было увидеть десяток молодых парней, их в народе прозвали грачами. Они сидели кружком, общались тихо. Из очередного автобуса выходил курьер, они все быстро убегали за ним за дома, чтобы принять дозу, или как они называли «ляпку». И ничего нельзя было сделать. И не делалось. Милиционеры вылавливали парней, избивали, родители очередной раз выкупали своих чад. Всё начиналось сначала. Второй срок сын отбывал за угон машины. В это время мне как бы невзначай соседка сообщила, что у меня есть трёхмесячный внук от сына в соседнем городе. Внука сын признал, и я пригласила сноху жить у меня. Не могла оставить их с пьющими родителями. Теперь на свидания ездила сноха, я оставалась с внуком. Сноха не работала, пока внуку не исполнилось три года. После возвращения сына в семье вроде бы всё наладилось. Потом они съехали от меня – снохе дали комнату в общежитии соседнего города. Оба работали. Ко мне приезжали на выходные. Сноха сказала, что к нему постоянно приходят какие-то люди, но он отказывается привечать их, и не общается ними вообще. Как-то весной, я вела урок, в дверях внезапно появилась моя сноха. Она стояла бледная с широко открытыми глазами. Быстро задав детям задание, я вышла. Она схватила меня за руку, и мы побежали к магазину. У машины, в которой сидел мой сын, стояли три крепких парня. Один из них сказал, что если я сейчас не отдам за сына долг, его увезут в карьер и забьют ломами. Но не до смерти, чтоб помучился, пока жив. Но умрёт он обязательно страшной смертью. Я бросилась назад в школу, собрала нужную сумму, равную моей месячной зарплате. Записала, кому и сколько денег буду должна. Когда принесла деньги, парень взял их, выпустил сына из машины. «Мама, прости». Разбираться некогда, у меня ещё три урока. Хорошо, что была большая перемена, я успела сделать нормальное лицо. Коллеги ни о чём не спрашивали. Знали, что долги я отдам. Дома я увидела как сноха рада, что любимый муж рядом. Да, она очень любила моего сына, он позволял ей это делать, сам относился к ней нежно, снисходительно. Однако я знала, что у него с женщинами никаких проблем. Чем-то он их очаровывал. Сколько их переплакало на моём плече. А что я могла сделать. Он любил их всех по своему, никогда не обижал, однако никогда ничего не обещал. Это я знаю точно. Много раз он заикался, что не может больше так жить. И изменить ничего не может. Однажды признался, что когда попал в зону первый раз, проиграл в карты на пожизненно шестьдесят или семьдесят процентов своей зарплаты, если будет работать на производстве. Тогда я поняла, почему у него так и никогда не было трудовой книжки. Я знала, что такое карточный долг. Мой муж в молодости до нашего знакомства играл в карты, рассказывал, как его знакомый проиграл чью-то жизнь, но застрелился сам. После этого муж никогда не брал в руки карты. Во время очередного приезда сына со снохой и внуком ко мне вроде бы всё было нормально. Мы сидели, смотрели телевизор. Вдруг сын встал, сказал о том, что скоро придёт, хлопнул дверью, прошел через огород, перепрыгнул через ограду и скрылся из виду. Сноха заплакала, мы поняли, что он вернётся не скоро. Сын приходил грязный обросший. Стоял передо мной ссутулившись, порой из уголка рта текла слюна. Это после того, как ему сломали челюсть. Он трясся и повторял как заведённый: «Мам, дай денег. Мам, я верну. Мам. Мааааам. Мамочка!». Я доставала деньги. Если дома не было денег, занимала у соседей. Он убегал. Иногда возвращался через несколько часов в приподнятом настроении, ходил странно приседая. Его бесцветные никакие глаза меня приводили в ужасное состояние. Он просил прощения, топил баню, долго-долго мылся, стирал с себя бельё. Ложился и засыпал сразу. Утром помогал мне по дому, в огороде. Но это длилось недолго. Увиделись мы в суде. После суда я сказала снохе, чтобы она искала себе нормального мужа. Потому, что она умница, прекрасная хозяйка, мать. А для меня она всегда будет родная. Сейчас у неё хороший, надёжный муж, который любит её, признал меня за свою родню. У моего внука пятилетний брат и сестрёнке полтора года. Когда сын вернулся после третьего срока, он привёл ко мне в дом девушку. У неё была порядочная мать, которая билась за свою дочь, спасая её от наркотиков. Мы вместе с ней пытались образумить своих детей. Они жили то у меня, то у сыновой тёщи. Моя новоиспечённая сватья не могла нахвалиться на моего сына. Он сделал в их квартире ремонт. Руки у него были золотые, за что бы сын ни брался, всё у него получалось ладно да складно. Но только до поры, до времени. Через три месяца первой сорвалась его девушка. Сватья плакала, кляла свою дочь, говорила, что всю жизнь мечтала о таком зяте. Сын находил свою гражданскую жену, возвращал домой, приводил в нормальное состояние. Потом я узнала, что моего сына взяли с пистолетом ТТ – 1942 года выпуска с полной обоймой в полной боевой готовности. Сын продал этот пистолет подставному милиционеру. Гнев, который обуял меня, вывел из равновесия. До чего же дошёл мой ребёнок! Он взял в руки оружие! Но следователь охладила меня. Она сказала, что это счастье, что мой сын, взяв в руки пистолет, пошёл не убивать, даже не пугать кого-то. Он пошёл продать этот пистолет, чтобы получить деньги и закончить ремонт в доме своей тёщи. Потом я узнала, что его подставили дружки, от которых он отказался. Хотя самому надо было думать о последствиях. До суда его выпустили под залог. Я, увидев его бесцветные глаза, спросила, зачем он опять это сделал. Сын ответил, что так меньше чувствуешь боль, когда выбивают ложное признание, чтобы заставить взять на себя ещё какое-нибудь нераскрытое дело. Это было после его пятого срока. Поздно вечером очередной раз я услышала его шаги под окном. По привычке, открыв крючок, легла. Знала, что он потихонечку поест, сполоснёт за собой посуду и тоже ляжет спать. Среди ночи проснулась от того, что не слышу его дыхания. Хотя он всегда дышал очень тихо, но в этот раз его неслышно было совсем. Я включила в его комнате свет. На часах ровно три. Он лежал, скинув одеяло, вытянувшись во весь рост под свои почти метр девяносто, руки вдоль тела. Самое страшное, что он весь был цвета сочного кумача. Рот приоткрыт, языка как будто нет. Что делать?! Схватила нитроглицерин, бросила в рот. Где-то зеркальце. Поднесла к носу, рту. Не запотевает. Приставила градусник просто к плечу, ртуть дошла до отметки сорок один. Отбросила градусник. Села. Может за медиком сбегать? В соседнем доме живёт. А надо ли? Вот посижу рядом, а как он умрёт, первым автобусом поеду на вокзал. Лягу под поезд, и никто не будет виноват. Травиться не буду, вдруг не отравлюсь до конца. Вешаться тоже не надо, вдруг с верёвкой что-то не так. А под поезд – самое верное дело. Главное судить никого не будут. Сидела до 6 часов. Встала. Так, он жив, на шее начала шевелиться жилка. Будь, что будет. Как всегда, вымыла голову, сготовила поесть, позавтракала. Включила плойку, подкрасила брови, глаза, губы, сделала причёску. Никто не виноват в моей беде. Никто не должен видеть как мне плохо. Перед зеркалом растянула рот в улыбке. Так, всё в порядке. Вышла из дома, не глядя в сторону сына. Перед школьным порогом встряхнула головой, улыбнулась – это моя визитка. Провела уроки. Посидела ещё над документами. В три часа пришла домой. Открыла дверь. Сын шёл к столу, на котором я оставила молоко с булочками. Остановился, опёрся о стену, сам белый как мел. «Мама, прости». «Простила, садись, ешь. Может горячего подогреть?». «Нет, молоко хочу». Ну, вот и, слава Богу, обошлось. Никуда не надо ехать. Будем жить дальше. Трижды случалось следующее. Сын вдруг приходил с каким-то просветлённым взглядом. «Мама, я хочу перекумарить, помоги». «Что для этого нужно?». Он говорил, что нужны наркотики на определённую сумму. Сейчас не помню на какую. Первый раз я отдала телевизор, два вторых раза - деньги. Мы ехали куда-то, он набирал шприцы с замороженными наркотиками. Дома закрывали в спальне шторы на окнах, дверь. Всем его дружкам просил отвечать, что его нет. Утром в обед и вечером я давала ему поесть, воду, чтобы умылся, выносила за ним ведро. Никто не знал, что он у меня дома. В библиотеке я набирала книги, которые он просил. Он ведь с детства много читал. Любил классическую и военную литературу. С любой страницы перечитывал Шолохова, Симонова, а последний раз попросил Омара Хайяма и, я даже удивилась, Шекспира. Цитировал целые страницы, причём просил меня следить за правильностью. Современные романы, разное чтиво и фантастику не любил. Просил купить несколько расчёсок с мелкими зубцами. Отламывал сначала зубцы, потом разламывал их пополам, потом ещё пополам. Когда ломать было невозможно, просил купить ещё расчёсок. Сколько бы я ни заглядывала в комнату, он читал. Мы увеличивали временной период и уменьшали количество наркотика на один приём. Я слышала, как он не спал ночами. Как начинал потихоньку стонать, потом подвывал. Стояла у двери иногда часами, ждала, когда позовёт меня. Как только звал, я хватала шприц, согревала его. Сын не всегда мог сам ввести наркотик. Кололи в ноги. Не надо было даже перевязывать жгутом, чтобы легче найти вену. На ногах были страшные чёрные дыры, которые почему-то назывались колодцами. После укола сын, откинувшись на кровать, просил меня уйти. Так длилось четыре-пять недель, и, когда он выходил, это был мой сын. Ясный взгляд, добрая улыбка. Просил прощения, благодарил, говорил, что я лучшая на свете мать. Начинал новую жизнь. Но новая жизнь длилась недолго. Как-то раз я услышала фразу, что нет бывших наркоманов. Рано или поздно, как говорил мой сын, шкура ходуном заходит, появляется другой человек – зомби. Он сидит внутри и руководит так, что невозможно его победить. И начинается существование по ту сторону жизни. Кто-то разговаривает с тобой, ведёт твои ноги, руководит твоими руками. Страшна не физическая зависимость, боль можно пережить. Мозг подчиняется невиданной силе. Потом, когда очнёшься, сам себя не понимаешь. Дважды я пыталась его убить. Первый раз, когда у меня долгов было зарплаты уже на две, а он всё трясся и трясся надо мной. Из дома было вынесено всё, что можно было ещё вынести. Я чистила картошку, он стоял рядом, трясся, мамках, унижался, плакал. Меня постепенно переполняла волна злости. Не знаю, в какой момент я сорвалась. Очнулась уже, когда махнула ножом. И в этот миг в голове пронеслось – если кровь брызнет, значит убила. Сын выпрямился, взгляд его стал осмысленным. «Мама! Ты что!». На шее красная полоска с маленькими каплями крови. Слава Богу, кончик ножа тупой, сосуды не задела. Сын убежал. Меня трясло долго. Но раскаяния не было. Шрам от пореза был хорошо заметен года четыре. Второй раз такое случилось года через полтора. Была поздняя осень, но день на удивление очень теплый. Солнце светило как летом и не ветерка. После того, как сын перекумарил, прошло месяца два. Он где-то работал, жил не со мной. Купил себе брюки, свитер и тёплую джинсовую куртку. Внутри меня жила капелька надежды. Но недолго. Я рубила дрова. Он шёл со стороны дороги. Перемахнул через забор в огород. Мне достаточно было увидеть его глаза. Хотя походка была твёрдая, уверенная. «Зачем!?». « Мам, ты что, я в порядке». «Я же вижу, не ври. Сынок, зачем?». Я не могла понять, почему, после того как он очередной раз так тяжело выжил от передозировки, а потом перекумарил, смог меня опять обмануть. Я уже не думала о нём, было обидно за себя. Я ведь только рассчиталась с долгами. Неужели я не заслужила лучшей доли. Он же никогда до этого не вёл себя так вызывающе, агрессивно. «Мама, мне нужны деньги. Ты ведь не хочешь, чтобы я в зиму был не одет». «Скоро получка, поехали в город, я одену тебя». «Я вижу, ты сама приняла дозу, а на меня накатываешь, я же говорю, что мне нужны деньги!». В его голосе была такая жесть. Так в моей жизни разговаривал со мной только его отец. Жар прошёл по телу, ударил в голову. Я метнула в него топор. Целилась в лоб. Он увернулся. Попала вскользь в плечо. У него была такая же реакция, как после ножа. Резко выпрямился и, держась за плечо, быстро ушёл опять через забор. Появился недели через две. Просил прощения. На плече ещё был уже жёлтый след после синяка. Я пробила топором только джинсовую курстку, толстый свитер спас его. Когда уснул, плакала и зашивала свитер и куртку, которые были зашиты неумело через верх. А сын опять сел, уже не помню за что. К тому времени у него уже был свой мобильник. Он названивал мне, просил прощения и денег. А когда я назвала его копией своего отца, он даже взвыл, умолял меня не делать такого сравнения, поклялся, что больше никогда такого не повторится. Свою клятву сын сдержал. До последнего дня, в любом состоянии, будь то наркотики, или когда позволял себе выпить спиртное, он ни разу не поднял на меня голос. Водку он не любил, если пил, то только за компанию, когда не кололся. А вот хорошее вино или пиво любил. Так, только немного, для души. После попытки убить сына топором со мной стало твориться что-то невероятное. Я не понимала сама себя. Приходила в школу и меня обуревала ненависть. Ненависть ко всем. Лицо держала, улыбалась. А внутри всё клокотало. В седьмом классе был мальчик. Светлый такой, ясноглазый. Как мой сын. Ребята на уроке выполняли самостоятельную работу. Я остановила свой взгляд на этом мальчике. И началось…. Внутренний голос, как хорошо, что его никто не слышит. Во мне возник ещё один человек. Он начал говорить: «Сидишь. Беленький, чистенький. Учишься хорошо. Умненький какой. Мой тоже такой был. А вырастешь, что с тобой станет». Мой двойник встал, подошёл к мальчику, схватил его, вцепился ему в горло. Всё было как в немом кино. Кровь полилась по классу. Дети обезумели. Я металась, хватала их. Рвала на части…. Очнулась, когда меня тронули за руку: «Вам плохо? У вас такие глаза». Девочки с первой парты смотрели испугано на меня. «Простите, дети, у меня очень сильно болит голова. Работайте», - сказала я как можно мягче. Встала в дверях спиной к классу. Сжала руки в кулаки, укусила до крови палец, но боли не было. Господи, что же это со мной. Я ведь так люблю детей. Постояла немного. Оглянулась с улыбкой. Дети работали спокойно. После этого не спала несколько ночей. Однажды утром проснулась от того, что у меня остановилось сердце. Какой ужас. Ты лежишь живая, всё видишь и слышишь, а сердце не бьётся. Эти секунды мне казались вечностью. Я задёргала руками. Сердце забилось так быстро, что я не могла сосчитать пульс. Схватила нитроглицерин, следом валидол. Выпила аспирин, зная, что он разжижает кровь. Я давно уже пользовалась лекарствами, когда мне становилось трудно дышать или болело за грудиной. Папа и старшая сестра были «сердечники», я знала, какие лекарства нужно принимать. А сердце, то останавливалось, то опять колотилось с бешеной скоростью. Ползком добралась до соседей, они позвали сестру, медика, которая поставила укол. Меня увезли в больницу. Пока везли, я принимала нитроглицерин. Признали мерцательную аритмию, гипертонию и ещё что-то. Сказали, что лекарствами купировала инфаркт. Я, конечно же, запаниковала, собралась умирать. Но, когда выписалась из больницы, попала на приём к хорошему кардиологу, которая направила меня на путь истинный. Отчитала за моё настроение, встряхнула, дала направление к психиатру. Мне хватило одного сеанса у психиатра, чтобы привести свои мысли в порядок. Оказывается всё, чем мы семь часов занимались с психиатром, я проходила на курсах повышения квалификации, причём не раз. Просто она привела в порядок мою голову, после чего я ожила. Прошла очередной курс лечения, уже без отрыва от работы. Главное, надо понять, что каждому человеку даётся в жизни то, что он может и должен вынести. Я вернулась к любимой работе, постепенно вошла в ритм. Хорошо помогли коллеги, они отнеслись ко мне с пониманием, за что я всегда буду благодарна им. Лет десять или чуть больше назад, когда был самый расцвет неприкрытой наглой продажи наркотиков, мне социальный работник администрации предварительно извинившись, предложила выступить в районе на какой-то конференции. Я не колеблясь, дала согласие. В зале было более ста человек. С трибуны докладчики, как принято, говорили умные речи о вреде наркотиков, называли цифры. Большинство брезгливо говорили о том, что наркоманы пришли из подвалов, такие-сякие, грязные, портят жизнь нормальным людям. Увещевали, что надо искать пути как избавиться от них таких нехороших, живущих где-то за гранью человеческого понимания. Я выступала последняя. Эмоционально, сбивчиво, хотя подготовилась и излагала всё, что считала правильным. Как кто-то потом сказал, что упала на амбразуру, но напрасно. Рассказала о сыне, как он ушёл в наркотики. Говорила о том, что борьбу надо вести не с наркоманами, а с теми, кто приносить нашим детям наркотики, и наживается на наркотиках и, особенно с теми, кто прикрывает поставщиков наркотиков. Рассказывала как страшно в КПЗ и СИЗО, что в зонах «наркотики ходят беспрепятственно пешком». О том, что беда пришла не из подвалов, что гибнут не только бродяжки и дети алкоголиков, и от этого не застрахована ни одна порядочная семья. Говорила больше пяти положенных минут. Когда председатель собрания попытался напомнить о регламенте, зал возмутился. Видела недовольную реакцию докладчиков на мои слова о том, что бедные используют дешёвые наркотики, а богатые потребляют дорогие. Но принимают наркотики и те, и другие, только богатым легче укрыть своих детей от людских глаз. После того, как я закончила говорить, из зала поднялся седой пожилой человек. Он сказал, что на этом собрании достаточно было послушать одну меня, чтобы понять, что всё молодое поколение в опасности. Зачитали резолюцию. Ко мне подошла корреспондент районной газеты. Не помню её фамилию, и не хочу помнить. Она попросила разрешения написать в газете обо мне. Я сказала, чтобы она написала от моего имени, какая страшная беда грозит всему молодому поколению от наркотиков. Всем миром надо подниматься, чтобы спасти наших детей от беды. Через несколько дней на перемене моя коллега подала мне газету, посоветовала почитать. В статье были подробно описаны речи докладчиков с цифрами и их выводами. В конце была скромные строчки, дословного содержания: «Выступила многострадальная мать наркомана, учительница школы». Дальше фамилия, имя, отчество. И всё. Я поняла, что на этом мероприятии, которое состоялось для «галочки», я не пробила стену непонимания катастрофы, грозящей молодому поколению. Те, кто сидели на трибуне, не услышали меня. Они не поняли, что наркотики пришли и к ним. Много позже я узнала, что родственников некоторых из них коснулась моя беда. Я знаю не одну семью, которая раньше осуждала меня за моего сына, а позже потеряла своих сыновей или внуков, одного, и даже двух в наркотическом омуте. Но я не держу на них зла, потому, что не знаю, как повела бы я себя, не будь у меня сына, употребляющего наркотики. Наверное, тоже осуждала бы. А может быть, и нет. Не знаю. Поняла только одно, что горе надо пережить самой достойно, а счастьем делиться со всеми. Я никогда не боялась сына, но по ночам пугалась, когда в окно светили подъехавшие машины. Это были или милиционеры, которые очередной раз забирали его, если он был дома, после любой кражи в округе. Сын возвращался дня через два избитый, отлёживался. Извинений за ошибку от милиции никогда не ждала, наоборот, боялась продолжений. Иногда приезжали его дружки, их я тоже боялась, особенно после одного случая. Около четырёх утра постучали, я вышла, сказала, что сына нет дома. Велели открыть. Открыла. Парень был высокий, плотный, лысый, быковатый как в кино. Кожаный жилет, золотая цепь в палец толщиной. «Тетка, твой сын должен мне деньги». Я начала говорить, что моему сыну уже тридцать лет, он живёт отдельно, у меня он не бывает и денег у меня нет. Парень мягко и вежливо перебил меня: «Тётка, ты, что не понимаешь, твой сын должен мне деньги, и ты мне их отдашь. Меня не волнует, где ты их возьмешь. Я жду». Он перекрестил руки на животе. От него не исходило явной агрессии, но я поняла, что без денег он не уйдёт. Просто стоял и спокойно ждал. Я обогнула его и побежала к знакомой женщине на край села за два километра. Постучалась, попросила прощения и денег. Она, молча, дала названную сумму, закрылась. Когда я принесла деньги, парень также стоял в прихожей, он, молча, пересчитал деньги и ушёл. Первое, что я делала после таких встрясок, мыла голову горячей водой. Мне это помогало. Потом плотно наедалась. Меня переставало трясти. Я дожидалась время, чтобы идти на работу. На работе успокаивалась. Перед седьмым сроком мой сын два года жил в городе с моей последней снохой. Я помогала, как могла. За что он сел, даже не поняла. И на суд не поехала. Все прошлые досрочные освобождения сын оформлял сам. А в последний раз он загонял нас со снохой. Мы ездили по каким-то судам, организациям, отправляли ему какие-то бумаги. Условно досрочно сын должен был выйти в феврале. Был октябрь. Я к тому времени уже не работала пятый месяц, жила на одну пенсию. Двадцать третьего октября мне позвонила незнакомая женщина, сказала, что мой сын – её муж, приехал к ней, сейчас отдыхает. Нам нужно обсудить, как познакомиться, встретиться, как жить дальше. Я опешила. Ответила, что я старая больная женщина, что мой сын достаточно взрослый, чтобы решать свои дела, и, извинившись, отключилась. Тут же позвонила той женщине, которую считала последней снохой, справилась о здоровье, о настроении. Она сообщила мне, что мой сын приедет к ней из зоны завтра. Ну и ладно. Не моего ума дело. Стала ждать. Сын приехал ко мне через три дня. Я потребовала объяснений. Сын перед выходом из зоны, по интернету познакомился с одинокой женщиной, которая заведовала аптекой, обаял её. Я как ужаленная заверещала, что у него такая верная, надёжная жена, они прожили два года, она ждала его, заботилась о нём. Сын ответил, что ему так очень нужно. Только позже я поняла, зачем ему нужна была эта женщина – заведующая аптекой. Три недели я отвечала его женщинам на звонки, что в период его отсутствия у них, он помогает мне. Мне было жаль их обеих, но, ни одной я не решилась сказать правду о другой. Да и права я на это не имела. Когда сын позвонил мне и сказал, что очень сильно заболел, я по его голосу поняла, что случилось что-то непоправимое. Итак, мой сын позвонил мне, сказал, что ему плохо, и он едет ко мне. Я вышла встретить его. Сын шёл прямой, вытянувшись вверх, руки назад, шёл очень медленно. Глаза без наркотиков, не пьяные, какие-то другие, был чисто выбрит, лицо земельного цвета. Помогла войти в дом, раздеться. Предложила поесть. Отказался. Лёг на постель: «Мамуля, как с тобой всегда тепло». Это последнее, что он произнёс чётко. Потом речь становилась всё невнятнее. На вопрос, где болит, ответил, что всё нормально, ничего не болит, просто хочет отдохнуть. Ещё попросил не задавать никаких вопросов. Он не спал, разговаривал по телефону по очереди со своими женщинами, успокаивал их, обещал приехать, ещё о чём-то. Звонил каким-то друзьям, передавал какие-то наказы. Я сказала, что вызову скорую помощь, он запретил, ответил, что никуда не поедет, что всё скоро пройдёт. Так продолжалось до ночи. Его дыхание учащалось, становилось всё тяжелее. Ночью я всё же вызвала скорую помощь. Меня отругала диспетчер, что звоню по ночам, но скорая приехала. Врач моим градусником измерила температуру, поставила укол, сказала, что они таких не берут, его не примет никакая больница и уехала. Сыну стало легче, но ненадолго. Он, успокаивал меня, что скоро ему станет легко, а сам всё звонил и звонил кому-то. К утру, он убрал из-под головы подушку, сказал, что она мешает. Я увидела, что его голова и ноги упираются в спинки кровати, а это ровно два метра, на четырнадцать сантиметров больше его роста. Побежала по соседям, наняла машину, увезла сына в больницу. Сын не мог идти сам, я взваливала его на спину, его руки болтались у меня спереди. Так мы и передвигались. Откуда у меня силы брались, теперь сама не пойму. В больнице меня отругали, за то, что привезла умирающего, а когда начали характеризовать меня как какую-то алкоголичку с помойки, со мной случилась истерика. Видимо вид у меня был не соответствующий. Я выхватила ветеранское удостоверение, бросила им лицо, начала что-то кричать в свою защиту. Мне предложили успокоительный укол, но я сама взяла себя в руки. Дотащила сына до кровати, уложила. Измерили давление – шестьдесят на сорок единиц, знаю, что это вполовину от нормы. Принесли капельницу. Сын что-то бредил, не выпускал из рук телефон. Я ушла. Санитарка предложила забрать хорошие вещи домой, потому, что могут пропасть. А я столько уже потеряла, что мне было не до вещей. Приехала домой. Лежала до вечера. Во времени ориентировалась плохо. Спала, или не спала, не знаю. Рано утром мне позвонила та женщина, что была заведующая аптекой. По её истерике я поняла, что всё самое страшное, что должно было случиться, случилось. Я только собралась идти на остановку, мне звонит последняя сноха, с ней тоже истерика, ей о случившемся позвонили из зоны, а кто сообщил в зону, не знает. Она уже отпросилась с работы и едет в больницу. Я постаралась, как могла успокоить и её. А сама никакая. Мне не плохо, не хорошо, мне никак. Делала все автоматически. Уже в автобусе, по дороге в город, я узнала, что женщины встретились, объяснились. Тело сына в морге, отдадут его только завтра. Я села во встречный автобус и поехала домой. У меня был опыт похорон. Сначала папа, потом мама. Позже у старшей сестры умерла дочь, я все дела и процедуры организовывала. С деньгами мне помогли очень хорошо. Дочь, сваты, братья, первая сноха с мужем, коллеги из школы, с улицы, даже его одноклассники и друзья юности приехали на похороны с деньгами. У моего сына прекрасные друзья. Кстати, они сразу узнали среди детей моего внука. Никто не показывал, узнали по фигуре, глазам. Поминки готовили у сестры и дома одиннадцать человек. Могила получилась аккуратная, вся обложена венками, и недалеко, сразу у калитки. Первую ночь после похорон у меня остались дочь, зять и внуки. Утром съездили на кладбище, потом я проводила всех домой. Дома лежала до ночи, вспоминала. Мой сын был любимчиком в яслях, в детском саду. Ласковый, всегда улыбался. В школе учился легко, учителя отмечали острый ум и сообразительность. Всегда было много друзей. К девятому классу, правда, обленился. Мы только переехали в город, мне надо было закрепиться на новом месте, потому и работала по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки. Но он брал другими способностями. Стал лучшим диск-жокеем в школе. Праздники, вечера, торжественные мероприятия, всё это он помогал устроить на высоком уровне. Любознательный, воспитанный, активный, что ещё надо. Когда поступил в профтехучилище, что было рядом с домом, его постигло разочарование. Училище новое, материальная база на нуле. Моторы изучали по таблицам. А он, когда жили в деревне, с третьего класса всё лето с друзьями в совхозном гараже, да на полях. Свободно водил все тракторы, комбайны, машины. Утром никогда его не будила, сам поднимался, быстро умоется, позавтракает и с друзьями в гараж или мастерские. Мотоцикл с ребятами из старья собрали, потом дружно обкатывали по деревне. После первого курса упросил меня перевести его ближе к моим родителям. Там училище было оснащено, как следует. Там он и нашёл новых друзей, там и укололся. Во время первого его срока, я надеялась, что после зоны он перестанет колоться. Но, как я узнала потом, есть передача в зону «по зелёной». Форма у охранников зелёная, потому и передача свободная – «по зелёной». Только деньги подавай. И в зоне наркоты было едва ли не больше, чем на воле. Не знаю как сейчас. Два последних раза он возвращался из зоны нормальный. Когда приезжала к сыну на свидание, а объездила за ним практически все зоны области, поражало то, сколько же их, таких как он. Во время последнего свидания, разговариваю с сыном по телефону через стекло, справа вижу в окно, в нескольких десятках метров идут колонны по 100 человек на проверку. Шестнадцать колонн. Это значит 1600 человек. Идут сначала лицом ко мне, потом поворачивают от меня налево. В основном молодые. И все не работают. Сидят. Едят. Спят. А когда выходят на волю, им ещё и деньги на дорогу дают. Вот бы всем им пилы в руки, да на лесоповал, или на строительство дорог, без тракторов, без машин, чтоб всё голыми руками. Это же, сколько бы они полезного сделали! А они просто сидят…. Злая я была на сына. Оттого и себя винила всё сильнее. А он мне однажды сказал такое, уму непостижимо. Сказал, что видел, как я всю свою жизнь пахала как лошадь ломовая, а богатой так и не стала. Я даже захлебнулась от его слов. Ведь с тех пор, как в семнадцать лет после десятилетки пошла на работу, я не представляла себе жизнь без того, чтобы самой зарабатывать деньги. Работу любила, делала всегда с удовольствием, даже когда очень уставала. Гордилась своей независимостью, получала истинное удовольствие, когда достигала каких-то успехов. Неудачи меня подстёгивали к тому, чтобы преодолеть любые препятствия. Любила приезжать домой к родителям, к сестре с подарками. Плюс ко всему я была, как говорили идейная. Мой же сын, когда попал в зависимость от наркотиков, пытался пойти другим путём, да только не его тот путь был. Видела я, как другие творят ещё больше, а не сидят. Вся окрестная милиция знала меня в лицо. Здоровались первыми. Они даже посмеивались над тем, как быстро и глупо мой сын попадался. Один мне сказал, что чаще сидит не настоящий вор, а тот, кто не умеет воровать. Да, так невольно поверишь в судьбу. В памяти всплывает и другое, то, какой же мой сын был весёлый, добрый, заботливый, когда находился в добром здравии. Всё с шутками, да присказками, на него даже обидеться нельзя было. Умный был, а вот с наркотиками справиться не смог. Но я не хочу гневить судьбу. Случилось то, что случилось. Пишу я всё для того, что может, наконец, люди поймут, какая страшная беда пришла в наш дом. Никто не застрахован от этой беды. Сколько я выстояла в очередях с передачами, на свидания. Насмотрелась, какие люди приезжают к родственникам и знакомым в зону. Я всё несла на своём горбу, а рядом со мной так же как я стояли перед окошком для передач дамы с мужьями, оба в мехах и золоте, приехавшие на иномарках. А перед этим окошком все мы были равны. Хотя перед некоторыми охрана сама отворяла широко двери с улыбкой, чуть ли не шире этих дверей. Ясно, за решёткой тоже всякие сидят. А как работники зон обращаются с нами, не блатными. Будто они – короли жизни, а мы – быдло, об которых можно вытереть ноги. Они даже не понимают, что работа у них есть только потому, что наши дети к ним попадают. На свиданиях с сыном насмотрелась, какие молодые, да красивые мужики сидят. Им бы жён целовать, да детей нянчить. Господи, когда же остановится этот конвейер, поставляющий наркотики нашим детям! Писала, писала, не заметила, как уже полгода уже прошло. Только что проводила всех, приехавших и пришедших на поминки. За столом собрались родные и близкие. Никто не плакал. Не было траурных речей. Разговаривали, улыбались, шутили. Вспоминали, как росли наши дети. Было уютно и светло, будто сынок рядом сидит. Какой он был (по эту сторону жизни), такими и выдались поминки. Дочь с зятем не смогли быть. Две недели назад они родили мне внука, теперь у меня два внука и внучка. Сынов сын бывает у меня все выходные и каникулы. Сейчас, когда всё случилось, понимаю, как хорошо, что у меня не хватило смелости наложить на себя руки. Наша жизнь продолжается, я могу видеть родных и близких. Не знаю, сколько мне ещё отведено, через полгода исполнится шестьдесят, потому каждый день я живу теперь как последний, знаю, что, как говорили наши бабушки «живым - живое». И хоть тоски мне по сыну, что называется, до смертной доски, а я вопреки всему, радуюсь каждому дню, потому, что у моего сына есть продолжение – мой внук. А у моей дочери есть для меня внучка и внук. Хочется им помочь, хочется надеяться на лучшее. Ведь действительно «живым - живое».
СНЕЖКА (внучкина сказка)
Вот и март наступил. Я стою у окна. Как хорошо после лютых морозов погреться на солнышке. С крыши капает. Открываю окно, слышу, как капельки стучат по слежавшемуся снегу – тук, тук, тук. Порыв ветра бросил капли мне в лицо, ух! Аж дух захватило, какие холодные! Быстро закрываю окно, новый порыв ветра бросает капли на стекло. Солнце такое яркое, что я прищурилась, и, о чудо! – на каждой капельке – радужка. Настоящая, маленькая такая радужка, но настоящая! Я смотрю на радужку. Надо же, она совсем как большая, которая летом удивляет своей красотой. Все цвета сияют, переливаются…, как тогда, когда на летних каникулах я гостила у бабушки в деревне. Моя бабушка летом обязательно водит меня за деревню в лес, за травами. Целебные травы бабушка сушит, и всю зиму поит гостей душистым зелёным чаем, чтобы здоровыми были. Вот и прошлым летом она повела меня в лес, в котором со мной произошла история, до сих пор кажущаяся мне явью… …После долгой жары прошёл проливной дождь, вернее, гроза с молнией, которая сверкала прямо над головой, и таким раскатистым громом, от которого дрожали стёкла в доме. После грозы вокруг всё стало такое чистое, воздух - свежий, зелень – сочная. А на небе радуга такая яркая, только любоваться! Один край в речке купается, другой за горкой спрятался. Там хлебное поле. Бабушка сказала, что радуга из речки живительной силы набирается и даёт эту силу хлебушку. Когда чуть подсохло, бабушка взяла в руку корзинку: «Наталья, ну-ка шагом марш за мной!». «А вдруг опять дождь?» - спросила я. Бабушка указала на небо: «Видишь, куда туча ушла, до вечера дождя не жди, всё успеется». И я, едва поспевая за бабушкой (шустрая она у меня), где пешком, а где вприпрыжку, думала с досадой о том, что не мешало бы нам и отдохнуть. Вечером опять с подружками на лавочке допоздна так хочется посидеть! Бабушка как будто услышала меня. Мы остановились на пригорке между двумя березняками. Она сняла с себя верхнюю тёплую вязаную кофту, бросила её на траву: «Устала, внученька, от свежего воздуха голова, поди, кругом пошла. Сядь, отдохни, а я рядом поблужу». Я прилегла на кофту, бабушка набросила мне на лицо косынку: «Смотри, лицо-то обгорит от солнышка». Я закрыла глаза. Легкий ветерок задувал под косынку. Свежий воздух, как сказала бабушка, действительно кружил голову. Голоса птиц, шорох листвы, тепло от солнышка…. …Вдруг косынка затрепетала, как крылья бабочки, поднялась и растаяла, словно облачко. Я удивилась, села, осмотрелась. Бабули рядом не было, но я чувствовала на себе чей-то взгляд. Тихонечко встала, пошла к берёзкам. Мне не было страшно, только любопытно, кто же это наблюдает за мной. Я спросила: «Кто ты? Где ты?». В ответ мне тихо прозвучало: «А ты кто? Ты меня не обидишь?» Слова звучали, будто эхо. Я огляделась вокруг: из-за соседней берёзки выглядывало странное существо. Это была девочка в интересном одеянии, как будто окутанная ватой. Я подошла поближе. Нет, это не вата, а шерстка, покрывающая всё тело. Только личико и ладошки гладкие, розовые. Опять зазвучал её голос: «Мама и папа не разрешают мне знакомиться с людьми, потому что люди охотятся за нами, мы и похожи, и не похожи на вас». Я подошла ближе, протянула руку: «Я - Наташа». Она несмело протянула свою руку: «Я - Снежка». Прикосновение её руки было лёгким и прохладным, как ветерок. Я заглянула в её глаза, они были синие-синие, как небо в безоблачную погоду, таинственные, с искорками любопытства. Я улыбалась: «Давай дружить». Глядя на неё, старалась показать, что не обижу её, что она мне нравится. Это продолжалось недолго, Снежка вдруг увлекла меня за собой мимо берёз и цветов: «Пойдём, я покажу тебе мой мир». Мы прошли мимо берёз, вышли в поле, в то поле, в которое радуга несла живительную силу из речки. Я удивилась: радуга не ушла за горизонт, она была рядом, и я могла потрогать её рукой - радуга была соткана из нежных нитей. Снежка вдруг наступила на край радуги и потянула меня за собой вверх. Мы, ступая по радуге, поднимались выше и выше, горизонт уходил вдаль, и нам открывалась чудесная картина. Сначала отодвинулись берёзки, потом я увидела сельское кладбище, мимо которого пролегала тропинка в лес и на могилах которого мы с бабушкой всегда оставляли цветы, когда возвращались из леса. Потом показалось бабушкино село, я и не думала, что оно такое большое. Ровные улицы, дома вдоль речушки и на пригорке. Сады, огороды, как на картинке. А за селом дорога, по которой я приехала из Кемерово. Красота! Снежка смотрела на меня с интересом, потом указала в сторону от села: «Посмотри туда». Ничего удивительного, отвалы, а за отвалами – разрез, мы же в Кузбассе живём. «А зачем?». Я сначала даже растерялась от её вопроса: «Как зачем, уголь нужен для тепла людям и чтобы заводы, фабрики работали». Снежка грустно улыбнулась: «Это я понимаю, но почему люди, когда взяли уголь из земли, не засыпали разрез. Ведь разрез – это раны Земли». Я поняла её грусть и постаралась объяснить, что не везде остаются раны в Земле, есть такие места, где эти раны залечены, засыпаны и сверху люди посадили травы и деревья. Снежка возразила мне, она сказала, что таких мест мало, где Человек вылечил раны. А ещё она сказала, что Земля – живая, она дышит, но не может сказать людям о том, что их здоровье зависит от её благополучия. Я с сожалением согласилась с ней. Да, все знают, что на трубы, которые дымят над головами людей и отравляют их, можно поставить фильтры, грязную воду с фабрик и заводов, которая стекает в реки, тоже можно очищать. От грустных мыслей я опустила голову, но Снежка быстро меня успокоила: «Люди скоро осознают это, на то они и люди, будут беречь Землю, и Земля ответит им добром». Снежка вдруг наклонилась, зацепила ниточку радуги, дёрнула её, раздался нежный звук, я последовала её примеру. И опять нежное звучание! Мы стали дёргать за ниточки, и звук наполнял всё вокруг весельем. Вдруг Снежка остановила меня: «Пойдём обратно на Землю, а то мама с папой потеряют меня». Мы скатились с радуги, как со снежной горки, а когда встали на Землю, я увидела, как к нам приближаются два странных человека, очень высоких, покрытых, как и Снежка шерстью. Я испугалась, ведь это были её родители, которые запрещали Снежке дружить с людьми, и бросилась бежать к лесу. Трава путалась под ногами, я пыталась закричать, позвать бабушку, но в горле пересохло, я крепко зажмурилась. Меня догнала Снежка, развернула к себе и стала теребить за плечо: «Наталья, Наташенька, очнись»… …Странно, голос-то бабушкин, я широко открыла глаза, села. «А где Снежка?!» Бабушка, наклонившись надо мной, ласково смотрела на меня, родные морщинки вокруг глаз стали глубже, глаза улыбаются: «Что, сказка приснилась?». Я огляделась: вокруг берёзки, цветы, птицы, рядом бабушка. Только Снежки нет.… «Бабуля, мне такой сон привиделся, я снежную подружку нашла, Снежку». Бабушка указала в сторону запада: «Глянь, тучка наша, к нам опять дождик спешит, а за твоей подружкой мы в другой раз придём». Мы поспешили домой. Только вошли в сени, по крыше застучали капельки дождя. Грозы не было, поэтому бабушка разрешила мне постоять у открытой двери. Я смотрела как крупные капли сначала падали на камушки у крыльца – тук, тук, тук…. Потом образовалась лужица, и я услышала – бульк, бульк, бульк… …Мои воспоминания о лете прервала мама, она пришла с работы и сказала, что на улице тепло, снег тает, ручьи текут. За окном капли ещё чаще срывались с крыши и, переливаясь, падали вниз. Я опять открыла окно, и услышала, как тогда в деревне – бульк, бульк, бульк. Наклонилась вниз, а там, где недавно лежал снег, – лужа. Весна! Скорее бы летние каникулы! Я поеду к бабушке, пойду с ней в лес. Может, опять встречу Снежку. Я скучаю по своей необычной подружке.
| ||||||
| ||||||
| Сайт создан по технологии «Конструктор сайтов e-Publish» | ||||||